Антон Парамонов
Поднебесье
Стоя у врат Рая, три священника в негодовании искали у привратников священной долины ответ на следующий вопрос:
— Почему нас не пропустили в Рай? Мы всю жизнь служили церкви верой и правдой, а теперь недостойны этого места?
И посмотрел архангел на первого священника:
— Ты всю жизнь служил церкви, был отважным воином и верным отцом. Ты так и жил, не делая ничего, что могло бы изменить твою жизнь, и занимался только тем, что тебе досталось. Где же была твоя Надежда? Ты потерял Надежду и даже к окончанию своего пути её не нашёл…
Архангел обратился ко второму священнику:
— Ты отдал всю свою жизнь церкви, читал молитвы по многу раз на день, но ты не верил ни во что…, помни, как ты лукавил, не найдя в себе силы поверить приходившим к тебе людям. Ты не верил ни в себя, ни в ближних своих. Ты потерял Веру и шёл по жизни без неё.
— Тогда почему же я не смогу пройти в Рай? — развёл руками третий священник. — Я трудился в поте лица, надеясь, что завтра будет лучший день. Я верил в свои силы и с уверенностью брался за новые дела, верил в своих близких и им удавалось добиваться вершин.
И улыбнулся в ответ архангел:
— В твоём сердце не было Любви. Ты жил, чтобы прожить и заработать на лучшую жизнь. Ты терял людей, которые любили тебя из-за своих страхов и убеждений. Если бы ты мог любить, то смог бы отдать человеку своё сердце и оставить всё то, что имел. Ты потерял Любовь.
* * *
— Верь мне! — прошептала она и распахнула руки навстречу поднимающемуся ветру. — Ура-А-А! Вот он, мой мир!
Я отвёл руку в сторону и разжал пальцы: воздушный змей почувствовал свободу и гордо взмыл в небо. Тучи кружили над головой так быстро, что казалось, мир сошёл с ума.
А она всё кричала, иногда заливаясь весёлым смехом, иногда всхлипывая, как ребёнок. Мне не было страшно, просто я не был так увлечён, как она. И я наслаждался, наслаждался её присутствием и беззаботностью. Мне было хорошо, и я чувствовал, как сердце наполняется силой и радостью.
Эмма резко повернулась ко мне лицом и схватила мои ладони в свои. Я увидел искреннюю улыбку на её лице — передо мной стоял человек без масок, такой, каким он есть.
— Кейн, Сейчас будет дождь, — неожиданно спокойно произнесла она и пожала плечами.
В этот момент резко, сплошным потоком на нас обрушились тёплые капли, в считанные секунды превращая одежду в мокрые тряпки. И я засмеялся.
Она чувствовала этот мир, она жила им и дышала им. Как будто она — это частичка загадочной природы, её середины и существа. И я любил её такой, любил моменты, когда не нужно притворяться, когда ты являешься самим собой. Когда она настоящая и не нужно было её угадывать. Ты живёшь, она живёт и больше ничего не нужно.
— Побежали, мы сейчас промокнем и заболеем!
Я изменил себя благодаря её заботе, я почувствовал себя настоящим. Не тем, кем я был раньше. Она развязала мне крылья, и я вздохнул свободно.
Мы бежали по скользкой траве, едва держась на ногах, чтобы не упасть. Она вовсе бежала босиком, плетеные босоножки слетели с её ножек, и нашли место среди низких кустарников. Но нам было уже не до них, мы бежали вперёд, оставляя позади скалистый выступ, где проводили замечательные вечера ещё год назад.
Нас настигала гроза, настоящая летняя гроза, когда ты не боишься срывающихся с небес капель. Когда ты хочешь танцевать под дождём и ворваться в ритм его музыки биением своего сердца. Дождь не обидится, он будет танцевать в такт твоему сердцу, ведь он прекрасно понимает тебя. Он понимает и поддерживает тебя, ведь он такой же свободный, каким должен стать и ты.
И ты набираешь полные лёгкие воздуха, чтобы крикнуть «Я человек!». И тебя поддерживает всё существо этого мира, потому что если ты меняешь себя — ты меняешь часть мира. А значит, ты меняешь и весь мир.
И я был счастлив…
Тёплый, по-весеннему радующий ветер снова дул с востока. Он стремительно опускался к травам долины и щекотал их хрупкие, вечно-жёлтые стебли. Затем снова возносился, чтобы определить свой дальнейший путь и смешаться со своим холодным горным братом. Тёплым дыханием ветер заставлял листья кустарников петь едва слышимую песню. Она напоминала путникам о доме, где родные глаза каждое утро смотрят вдаль, в пустыню, надеясь различить на горизонте родные силуэты.
Синеватые пики гор, как и сотни лет назад, украсили свои макушки многолетним снегом. Там же, наоборот, гулял морозный ветер, прозванный здесь «леденящим». Он никогда не покидал своего жилища, и казалось, общался с ветром долины где-то в местах, где росли высокие ели, укутавшие свой мох небольшими горками белых хлопьев. Там начинались его владения и любой путешественник, который имел смелость перейти хвойные леса, подвергался безжалостным испытаниям горных ветров.
Лучи восходящего солнца играли с землёй через облака, то даря травам свет, то снова забирая его. Небо было синим, как никогда раньше. Лазурные отливы дарили чувство спокойствия и умиротворённости. Столько лет небо являло собой лишь серую пелену туч и редкие просветы солнца, но эта весна оказалась наудачу солнечной.
Из-под проржавевшего и прогнившего корпуса перевёрнутого автомобиля показалась морда волка. Серая шерсть была местами подрана, но жёлтые глаза смотрели на мир без устали и с готовностью снова вступить в бой за добычу. Эти бродячие животные изменились за много лет жизни в пустыне благодаря заражению, которое едва не лишило планету жизни. Теперь это были воины-одиночки, редко нападавшие стаями. Новая жизнь подарила им большие клыки, крепкие когти и массу чуть ли не в полторы сотни килограмм. Теперь шерсть и по хребту выделялась белым окрасом, а хвост был украшен на конце небольшим костным наростом, чтобы во время охоты хвост охотника не был помехой и не выдавал укрытие.
Волк вышел не торопясь, высоко подняв морду и направивши её по ветру. Он даже не прятался за скудным озеленением кустарника, он чувствовал здесь свою власть и он был здесь хозяином. Так он стоял всего несколько минут, будто к чему-то принюхиваясь, а затем, не обнаружив поблизости дичи, легкой трусцой направился в сторону широкого, в пять сотен метров ущелья. Утро только начиналось, и уже вся живность вышла из своих ночных укрытий и жилищ.
Птиц в небе почти не было, остались лишь ночные хищники, которые в чём-то были похожи на соколов, только когти у них были больше и клювы не такие изогнутые. Остальную птицу человек приручил и выращивал на специальной территории.
