Ретроспектива. Перебежчик
23 августа 2019 года, Украина, Киев, улица Владимирская, 33, полдень
В кабинете было свежо. После августовской жары и духоты, что стояла на улице с самого утра, даже немного прохладно. Его приняли сразу, без промедления. С момента, когда он вошёл в холл на первом этаже и, представившись дежурному, сообщил о том, что намерен просить политического убежища в обмен на сотрудничество, прошло минут пять.
— Беленко, Андрей Владимирович, старший лейтенант ФСБ… сын полковника РВСН Беленко, Владимира Степановича… — на безупречном русском зачитал с экрана ноутбука русоволосый широкоплечий мужчина с неприметным лицом в костюме клерка.
Мужчина сидел за простым офисным столом в узком — всего метра три в ширину — прямоугольном кабинете с единственным окном. Несмотря на небольшой размер, в кабинете было просторно, из-за высокого потолка. Из предметов мебели здесь были только стол, пара стульев — на одном сидел неприметный человек, второй был свободен, — сейф в углу и на сейфе горшок с полуметровым декоративным деревцем с округлыми мясистыми листьями — толстянка, сразу определил Беленко, такое было у его тётки, державшей дома целую оранжерею.
— Прошу вас, Андрей Владимирович, садитесь, — мужчина указал на стоявший напротив стола офисный стул.
Беленко сел.
— Что заставило вас, русского офицера, пойти на предательство? — спросил неприметный человек.
От этого вопроса Беленко внутренне содрогнулся, но не подал вида. Он ожидал этого вопроса, но предполагал, что его зададут позже и в более мягкой форме. Но ничего, он потерпит, он был достаточно умён, чтобы не вестись на столь грубую провокацию.
— Я не патриот России, и я не люблю Россию, — спокойно ответил Беленко.
— В чём причина вашей нелюбви к России?
— Я либерал и космополит. Меня не устраивает режим, — копируя безэмоциональную манеру собеседника, произнёс Беленко и, заметив промелькнувшее на лице того одобрение его игры, добавил чуть экспрессивно: — Совок развалился двадцать восемь лет назад, а сами совки так никуда и не делись. В Украине не так.
— Наверное, было трудно скрывать ваши взгляды во время обучения в Академии ФСБ? — человек чуть расслабил позу и добавил в тон доверительности.
— Я почти не скрывал, — пожал плечами Беленко. — У нас на курсе патриотизм был больше показной. За пять лет учёбы не припомню ни одного совка или ватника.
Неприметный человек опустил глаза на экран, несколько раз коснулся экрана рукой, потом задал следующий вопрос:
— Ваши отношения с отцом, они стали хуже после смерти матери?
Это было больно, почти физически. Беленко почувствовал, что закипает.
— Мой отец всегда был совком. Мать правильно сделала, что ушла от него. Она была достойна большего, но свои лучшие годы, свою молодость и красоту отдала ему… и потому её жизнь не сложилась…
— Потому, что у неё были вы?
У Беленко потемнело в глазах, он их прикрыл и сделал глубокий вдох, потом медленно и спокойно выдохнул, открыл глаза и ответил:
— И поэтому тоже.
— Что вы хотите нам предложить? — сменил тему неприметный человек.
— Доступ к «Периметру».
Глава первая. Жизненное пространство
25 февраля 2077 года, бывшая Россия, Ростовская область, ж/д станция Узловая, раннее утро
Когда-то это место было крупной железнодорожной развязкой. От расположенного неподалёку посёлка остались только заросшие лесом огрызки стен и фундаментов да несколько монолитных строений из армированного бетона и плит перекрытия. На станции, рядом с поселением племени, уже пятьдесят восемь лет как ржавели несколько составов из цистерн и полувагонов. Остановившаяся здесь когда-то электричка сгнила сильнее товарняков; лишённая большей части оконных стёкол (кто-то хозяйственный их в своё время аккуратно демонтировал вместе с полезными в быту деталями интерьера), она стояла продуваемая всеми ветрами, регулярно заливаемая дождями и заметаемая снегом — стены нескольких вагонов от этого проржавели до состояния трухи и крыши просели. Рельсы местами скрывал слой грунта, ещё прикрытый кое-где потемневшей снежной коркой. Снег на крышах ржавых вагонов давно растаял, растопленный нагретым скупым февральским солнцем металлом. В нескольких местах между вагонами выросли полувековые деревья. Здание станции, с часами без стрелок и провалившейся крышей, усугубляло картину запустения.
Волк стоял на расчищенной от деревьев и кустарника площадке, между зданием станции и электричкой. На нём была удлинённая одежда из волчьих шкур, мехом вовнутрь, с нашитыми поверх шкуры растянутыми человеческими лицами; широкую грудь мужчины наискось перетягивал нейлоновый ремень от плеча к пояснице, за плечом были довоенный пластиковый лук для спортивной стрельбы и колчан со стрелами. Одни «маски» на волчьей шкуре изображали ужас и боль, другие «улыбались». Голову Волка накрывал капюшон, сделанный из волчьей морды так, что издалека он был похож на египетского бога Анубиса.
Волк был вождём племени.
Перед ним собрались одетые в шкуры и какие-то лохмотья люди, числом не меньше полусотни — его племя. Вооруженные копьями и топорами, обросшие бородами, с колтунами в грязных волосах и безбородые (среди них были и женщины), все они смотрели на своего вождя с ожиданием.
У ног Волка лежал труп умершего явно не своей смертью человека. Это был бритый наголо мужчина, одетый в куртку из хорошо выделанной чёрной
