Артем Мичурин
ЕДА И ПАТРОНЫ
К две тысячи двенадцатому году Соединенные Штаты Америки нарастили ядерный потенциал до тысячи девятисот ракет дальнего радиуса действия, несущих в общей сложности свыше семи тысяч боеголовок. Орбитальная группировка США насчитывала порядка шестисот военных спутников и так называемых спутников «двойного назначения». Флот ракетонесущих субмарин был полностью переоснащен новейшими баллистическими ракетами Trident II D5A. Пятьсот девятое авиакрыло, дислоцированное на базе «Вайтмен», расширено до тридцати восьми стратегических бомбардировщиков-невидимок B-2, прошедших глубокую модернизацию. Крылатые ракеты с дальностью до пяти тысяч километров, оснащенные как обычными боеголовками, так и ядерными боеголовками сверхмалой мощности, размещены в Прибалтике, Польше, Украине, Турции, Грузии, Афганистане и на Аляске. Их насчитывалось около сорока тысяч единиц. Был завершен ввод в эксплуатацию четырехрубежной системы ПРО, способной ликвидировать до пятисот атакующих целей идущих одной волной.
На боевом дежурстве у Российской Федерации осталось в общей сложности триста семь ракет, способных доставить ядерные заряды на территорию США.
Двадцать третьего июня две тысячи двенадцатого года военно-политическое руководство Соединенных Штатов Америки, основываясь на представленных аналитиками Пентагона выводах, приняло решение о нанесении «упреждающего» ракетно-бомбового удара по территории Российской Федерации.
Все аналитические расчеты говорили о том, что ядерный потенциал России будет уничтожен на девяносто, а то и девяносто семь процентов первой же атакой. «Воеводы» и «Тополя» сгорят в своих шахтах. Уцелевшие ракеты перехватит система ПРО. Передвижные комплексы ликвидирует авиация. Немногочисленные подводные и надводные ракетные крейсеры упокоятся на дне портов или будут потоплены в рейде неотступно следующими натовскими субмаринами. Стратегические бомбардировщики умрут на взлетной полосе, так и не успев разогреть двигатели. Система ПВО, и без того дырявая, перестанет существовать в первые двадцать минут. Ответный удар не мог состояться.
Механизм полного и, как казалось, окончательного уничтожения России был рассчитан, спланирован, подготовлен и запущен. Многое осуществилось в соответствии с планом, очень многое. Но кое в чем, в сущей ерунде, западные аналитики просчитались, и этой малости с лихвой хватило, чтобы на практике подтвердить теорию «гарантированного взаимного уничтожения».
Стас сидел в тени огромной липы и сосредоточенно водил тряпкой по ствольной коробке автомата. Рядом на брезенте были аккуратно разложены другие составные части АК, уже почищенные и смазанные. На небе вовсю сияло полуденное солнце, и его лучи, пробиваясь сквозь редеющую крону старого дерева, отражались от гладкой оксидированной стали. Ветошь, пропитанная смазкой, легко скользила по холодной поверхности механизма, заботливо обволакивая его тонкой блестящей пленкой. Это была не просто чистка, это был настоящий ритуал, очень важный и ответственный, оттого и неспешный. Было в нем что-то личное и сокровенное, почти интимное.
Закончив сие таинство, Стас поднял деталь, блестящую от смазки, и глянул через канал ствола на чистое сентябрьское небо. Довольный увиденным, он хмыкнул, вытер руки о траву, с хрустом размял пальцы, и составные части, разложенные на брезенте, щелкая и позвякивая, начали быстро превращаться в единый слаженный механизм АК-103.
Прислонив автомат к дереву, Стас вылил из стальной кружки остатки чая в затухающий костерок, собрал с земли свои пожитки и свернул брезент. Упаковав нехитрый скарб в рюкзак и закинув его за спину, он повесил начищенное оружие на шею, постоял пару секунд, раздумывая, передернул затвор и уверенно зашагал вдоль опушки леса туда, где, по его расчетам, должно было находиться ближайшее селение.
Если верить карте, до форта с героическим названием Кутузовский было еще часа четыре ходьбы. Стас шагал быстро, ему совсем не хотелось задерживаться дотемна под открытым небом. Здешние леса были не самыми безопасными. Минувшей ночью, отстреливаясь от собак, ему уже пришлось потратить восемь автоматных патронов, а это дорого. В фортах за ночлег обычно брали пять, а если повезет, то четыре «семерки». Стас шел и прикидывал в уме, что на восемь «семерок» он вполне мог бы позволить себе комнату с ванной и весьма приличный ужин, возможно, даже под пиво. Дорога от Красного до Кутузовского уже обошлась ему в одиннадцать патронов. Судя по всему, придется эти издержки включить в плату за предстоящее дельце. Спустя час Стас дошел до насыпи, сверился с картой и решил продолжить путь вдоль этих останков умершей цивилизации.
Потрепанная старая карта, сложенная вчетверо, была сплошь испещрена всевозможными пометками, неразборчивыми записями и понятными только Стасу условными обозначениями, нанесенными карандашом поверх типографской печати. Под черной полосой, пересекающей карту с запада на восток и немного забирающей севернее, красовалась надпись:
«Горьковская железная дорога».
Сверху и снизу от полосы теснились названия деревень, поселков, городов… Их было так много, что если слегка прищурить глаза, толстая черная линия начинала сливаться с множеством мелких буковок в одну широкую серую полосу. Но эти названия были нанесены не карандашом, а значит, не имели смысла. Стаса интересовали не они, а карандашный крест, где-то между типографскими «Кондаково» и «Просиницы».
Насыпь тянулась так далеко, насколько хватало глаз. Кое-где она просела. В этих местах щебень осыпался, и тяжелые железобетонные шпалы сползли вниз. Рельсы по большей части были растащены на разные постройки и укрепления, так что собственно железная дорога осталась только в памяти старожилов. Сам Стас никогда в жизни не видел действующего локомотива, а уж тем более — целого поезда. Рассказы об огромных железнодорожных составах, словно ураган проносящихся по рельсам из одного конца некогда огромной страны в другой, казались ему стариковскими сказками, равно как и предания о гигантских летательных аппаратах, перевозящих по триста человек за четыре часа из Москвы в Новосибирск. Да и сами эти города были для него лишь легендой, таинственной и страшной.
Стас шел слева от насыпи. Вылезать на ее вершину было небезопасно. Одному Богу известно, кто или что может шататься поблизости. Идти по осыпающейся щебенке очень неудобно, но это все же лучше, чем лезть по бурьяну или, что совсем уж нежелательно, нарваться на рейдеров, гордо шествуя по самому верху, словно ростовая мишень в тире.
