Алексей Колентьев - Туман войны

Преодолевая навалившуюся после ночного выхода усталость, надвинув панаму на глаза, я шёл к хижине, в которой нас разместил команданте Рауль — предводитель шайки наркоторговцев, гордо именующих себя «повстанцами», борцами за народное счастье. Но на самом деле, это была почти армия, общей численностью до двух тысяч бойцов, не считая глубоко законспирированных подпольных ячеек в городах. А если брать приграничные районы и сельскую глубинку, то были организованы самодеятельные отряды милиции, с верными людьми подчиняющиеся разведотделу штаба армии во главе с лидером EFPLC — Франсиско Вера, по прозвищу «Снайпер». Генералу было уже под шестьдесят, но он крепко держал все нити управления в своих не знающих дрожи руках. Рауль и его сорок бойцов были лишь небольшим отрядом этого мощной, и хорошо вооружённой армии, соперничающей за влияние на наркотрафик с семьями крупнейших колумбийских картелей вроде того, что базировался в Медельине. Снайпер получал в среднем по 130 долларов с каждого килограмма продукции, что позволяло ему закупать современное оружие и нанимать лучших военспецов по всему миру. Меня и ещё нескольких ребят собрали на подмосковной базе Минобороны и окольными путями забросили сначала в Перу, а потом уже сюда в эту колумбийскую глушь.

«Герильерос»,[4] захватили пленного — молоденького полицейского капрала, и целую кипу документов, включая свежую карту городка Лас Ниньос. В документах содержались данные по размещению опорных пунктов и расписание патрулей на северной дороге и в окрестностях военной базы прикрывающей подходы к городу и стерегущую подходы в оперативный район батальона Рауля, перерезая партизанам подходы к трём основным дорогам ведущим к побережью. Недавно, натасканные американцами коммандос, перехватили караван с провиантом и лекарствами шедший в лагерь. Теперь Рауль неистовствовал, самолично прострелив башку назначенного всего две недели назад начштаба. Потом он вызвал к себе нашего «батю» и потребовал этот груз вернуть. «Команданте» через местных индейцев прознал, что военные груз перепродали другой банде «повстанцев» и повезут его к месту встречи через два дня своими силами. Маршрут был известен: троп через сельву, по которой смогут пройти гружёные мулы, в здешних местах всего три, две из которых контролируют люди Рауля.

Парило совершенно непереносимо, а мелкие, злющие мошки вились вокруг головы и не скрытых курткой рук. Я всегда носил американский «тигровый»[5] камуфляж, который поставляли партизанам местные контрабандисты, чтобы не выделяться среди людей Рауля. Его, с лёгкой руки нашего командира подполковника Серебрянникова, спецы называли просто — «зёбра». У группы военных советников были только свои мелкие отличительные признаки, по которым мы всегда распознавали друг друга: широкая, тоже в разводах полос, бандана, да закатанные по локоть рукава. Мошки зло пищали, но не кусались: состав из местных трав, который готовил знаменитый на всю округу «курандейро»,[6] покрывал руки, лицо и шею, придавая коже зеленовато- коричневый оттенок, делающий малозаметным на фоне густой листвы сельвы, не оставляя лёгкого шанса для вражеского охотника на партизан. Ботинки носили британские, а не американские как все тут. Британская обувка была с хорошей вентиляцией ступней, гораздо лучше амеровских хвалёных берцев. Ходить было удобно и комфортно, потому как только местные могли расхаживать по сельве босиком, не боясь особо укусов змей и насекомых. Белому человеку всегда приходится тяжелее: прививки и курс выживания дают едва ли треть от необходимых здесь знаний. А по субъективным ощущениям, гринго просто казались для местной фауны вкуснее аборигенов, может быть даже деликатесом. Многому приходилось учиться у индейцев, которые охотно делились своим опытом, в обмен жадно обучаясь приёмам рукопашного и ножевого боя, стрельбе из понравившегося им АКМ. Один парень, щуплый и худющий как черенок от метлы, до того полюбил выданный ему автомат, что не расставался с ним даже во сне. А в замен индейцы показывали как слушать лес, находить незаражённую воду, какие корешки и зверьё можно употреблять в пищу. И самое главное, как тихо и неслышно срубить пендостанских[7] диверсов, которые в последнее время действовали почти в открытую. Лишь изредка утруждая себя испанским языком в радиопереговорах, но такие меры маскировки своей принадлежности были скорее исключением, нежели правилом. По идее, среди американских военспецов, должны были преобладать испаноговорящие, не так выделяющиеся на общем фоне парни с подходящим фенотипом. Этнические кубинцы, например, или испаноговорящие выходцы из Флориды вполне бы сошли за местных. Однако по какой-то причине, мне часто случается сводить короткое знакомство и слышать трёп в эфире исключительно на английском языке. Преобладал так называемый «южный» говор, когда слова растягиваются, иногда сбиваясь на маловразумительную скороговорку, в которой еле улавливается общий смысл. Видимо «испанцев» берегут или просто выбраковывают по каким-то своим внутренним стандартам. На моём личном счету были уже две большие стычки с амерами. В последней из таких «встреч», мы подошли к расположившейся на днёвку диверсантам, миновав развешенные чуть ли не всюду мины и растяжки, практически вплотную. Бой получился коротким, почти всех удалось взять в ножи, без единого выстрела, лишь одного Серебрянников приложил из пистолета почти в упор. Там я во второй раз в жизни сошёлся в рукопашную с живым противником. Страх был, только помня свой предыдущий опыт, он застрял где-то на задворках сознания, временами, только подстёгивая рефлексы. Выпад — блок, уход вправо — удар! Его глаза… Вот, пожалуй, единственное, что запомнилось мне в тот момент: удивлённые серые глаза американца, с уже затухающей искрой жизни в них…

Удар мне ставил весёлый, совсем непохожий на матёрого кровопускателя, седой майор в учебном центре под Москвой. С шутками-прибаутками он долго со мной возился, ни разу не используя деревянные муляжи клинков, а сами удары отрабатывались на хитрых манекенах. Ощущения от работы с ними, почти не отличались по ощущениям от тех, как если бы клинок вонзался в человеческое тело. Был потом и более жёсткий практикум, но об этом не хочется вспоминать, хотя стыдиться и не чего…