Константин Калбазов
Лютый зверь
Хотя уже началась осень, солнце все еще припекает по-летнему. Уже скоро зарядят дожди. Погожие дни еще будут, куда же без бабьего лета? Никуда, как и без них самих. Вот так вот смотришь на лазурное небо, потом бросишь взгляд окрест – и жить хорошо, и жизнь хороша. Сердце само начинает подпевать полевой птахе. Вторят ей и кузнечики. А вокруг – чистый воздух, вдыхать его – одно удовольствие. Вроде и не весна, а запахи стоят такие, что просто закачаешься. На Земле не так много уголков, где вот так вот все, как при сотворении мира, в первозданной красе. А тут – сколько угодно. Вот доносится запах ели, до опушки едва ли сотня шагов. А вот – пьянящий аромат нескошенного разнотравья и осенних цветов, над которыми все еще кружат дикие пчелы: стараются в эти последние погожие деньки увеличить зимние запасы; больших сборов уже нет, но эти трудяги рады и тому, что есть. Пахнет короставником, тысячелистником, коровяком, льнянкой, припозднившимися ромашкой, зверобоем, чистотелом… Сгоревшим порохом?..
– Иланкодж, ка джус зиурети[1].
Что там хрипит этот боец, Виктору не понять. Все же нужно озаботиться изучением языка, а то резать гульдов – дело, конечно, доброе, да вот только обидно будет, что столько крови слито в землю, а все не та. Глядя на лежащего перед ним солдата, он обдумывал вопрос о его пленении. Пленник нужен был для постижения вражьей речи. Рана в плечо, похоже, серьезная. Если прилетает кусок свинца весом в сорок с лишним граммов, даже если он на излете, это здоровья не прибавит. Конечно, на ноги поставить можно. Вот только бесполезно это. Смысл слов Виктор не разобрал, но весь вид этого солдата, серьезно раненного и потерявшего изрядное количество крови, говорил о том, что тот раньше издохнет, чем покорится злодейке судьбе. Ну раз так, значит, так. Совершенно спокойно, не произнеся ни единого слова, он просто и без затей рассек гульду горло, после чего обтер клинок о его мундир.
Что ж, день прошел удачно. Вот еще двоих можно записать себе в актив. Жаль, не драгуны – к тем у него особый счет, – а простые солдаты, с них много не возьмешь. Но и то хлеб. Сказал бы кто, что эти двое делают здесь, – уж больно далеко от основного лагеря. Может, разведчики? Вполне вероятно. Во всяком случае, двигались они вполне грамотно, а убитый – по повадкам так и вовсе далеко не первогодок, с охотой знаком не понаслышке. Только не помогло ему это. Виктор Волков оказался и поудачливее, и половчее, раз теперь он стоит над трупами врагов, а не наоборот. Они могли оказаться и дезертирами, да только сомнительно это: и Гульдия, и Фрязия располагаются в другой стороне, а в славенских землях гульду будут не особо рады. Тем паче сейчас, пока замирение не вышло. Впрочем, недолго осталось. Король Карл уже отправил посольство, а Миролюб – он потому и Миролюб, что при первой же возможности мир заключит.
Едва Волков подумал о мире, как внутри все заклокотало. Вот так вот, повоевали! Покрошили людишек – и скоренько на мировую. А что делать, коли планы по ветру развеялись! И главное, кто их развеял? Сам же Виктор и постарался – диверсант хренов, просили тебя…
Кампания гульдами задумывалась для захвата крепости Обрежной, с прилегающими землями и единственным мостом через большую реку Турань. Это позволило бы им оседлать большой торговый тракт. К тому они стремились уже давно. И все же их упорно не пускали в «акционерное общество закрытого типа». Как говорится, поезд ушел и нечего нарушать сложившееся статус-кво. Но гульды упорно не желали принимать данный расклад.
Все складывалось самым наилучшим образом. Напасть удалось внезапно, что было скорее правилом, чем исключением. Редко кто теперь заботится о соблюдении правил чести. К чему давать противнику время, чтобы подготовить встречу? А уж если противник – славены, так тем более… Без лишних трудов удалось осадить крепость, подтянуть осадную артиллерию, которая за несколько дней сумела пробить брешь в стене. Тут и произошло непонятное гульдам, чудовищное событие. А чего, собственно, еще ждать от этих вероломных брячиславцев? Им каким-то образом удалось прокрасться в лагерь гульдовских маркитантов и отравить пиво. Поступок бесчестный. И в результате немалая часть осаждающих полегла в одночасье. После этого не прошло и суток, как осажденным удалось прокрасться в лагерь и взорвать пороховой погреб, сумев взрывом отвлечь внимание. Пока в лагере противника царила паника, славенский воевода Градимир повел осажденных на вылазку. Те сумели вывести из строя или утянуть в крепость все вражеские пушки.
Подрыв погреба и последующую вылазку брячиславцы признали, а вот от причастности к отравлению всячески отнекивались. Кто бы сомневался. Вот только никто не верил, что пиво у Петера оказалось отравленным по случайности. Да и глупо было бы. Но прямых доказательств против славен тоже не имелось. С другой стороны, даже если бы имелись таковые, что с того? Здесь о Женевских конвенциях и слыхом не слыхивали. Разве только могли попенять, мол, не по чести это, и высказать всеобщее западническое «фи». Да и Бог с ними.
Виктору нравилось его нынешнее житье. Вернее, нравилось до той поры, пока его маленький тихий мирок не порушили гульды. Да, этот мир куда честнее, чем тот, который Виктор оставил. Не по своей воле ушел из той, другой жизни. И все-таки даже сейчас, когда в груди зияла огромная рана нескончаемой душевной боли, он продолжал любить место, куда его занесло по непонятной прихоти Господа. А кому еще такое подвластно?
Он был рожден на Земле. Там Виктор не успел достигнуть никаких особых высот, хотя глупым никогда не был. Когда срок службы в армии подошел к концу, парню предлагали остаться, проча военную карьеру. Он отказался. Но в один отнюдь не прекрасный день попал в автомобильную катастрофу. По всему выходило, что он должен был умереть. Вопреки логике этого не произошло. Почему? На этот вопрос он и сам не знал ответа. Последнее, что он помнил из своего прошлого, – это звук удара автомобилей, сминаемое железо, острая боль в левой части тела и четкое осознание: случилось что-то непоправимое. Очнулся в лесу. Обнаружил, что находится не в своем теле. Это тело душа покинула, когда человека ударило стволом рухнувшего дерева, а его, Виктора, заняла освободившееся место. Как-то так.
И вот, в неизвестном мире, который по уровню развития напоминал ему конец XVII века, Виктор вполне комфортно устроился в теле бывшего скомороха по имени Добролюб. Тот пробавлялся выступлениями на потеху доброму люду. Однако Волкову не блажило всю жизнь выступать на рыночных площадях, жить без кола и двора, прожигая молодые годы. Он всегда помнил народную мудрость: молодость – это всего лишь средство, чтобы обеспечить себе старость.
