— Из-за таких звездоболов мы и сидим сейчас в заднице. А этот адвокатик там, у себя, в богатом районе, устроиться не смог, так он к нам приехал. Чтобы, значит, возглавить. Руковводитель и палковводец. Надежда нации. — Народ хохотал.
— Ложь! — Крикнул рядом со мной Гельман, и вцепился мне в одежду. Не знаю, что он хотел сделать, но у него это не прокатило — я выбросил руку вперед, уперев основание ладони ему в нос, а пальцы положив на веки, и толкнул. Гельман скатился с грузовика, не на землю, к сожалению, его подхватили. Тут же вскочил на ноги, и, брызгая слюной, заверещал:
— Бандит! Анархист! Нам надо вместе, объединяться надо! А тебе нужен хаос!
— Вместе, говоришь… — матюгальник заскрипел. Или это я зубами скрипнул? — С такими как ты, чмулик, вместе только говно жрать, потому как ты сам все сожрешь. — По толпе опять прокатился смешок. Теории Вайнштейна о чмуликах знали многие.
— Ладно, шутки в сторону. Народ! — Народ затих, все ждали, что я скажу. — Вы заметили, как похолодало? — Гробовая тишина в ответ. Кажется, я озвучивал то, что терзало многих. — Пепел из вулкана уже попал в атмосферу. Климат уже меняется. Облако до нас еще не дошло, но может дойти в любой день. Даже если не дойдет, все равно нас ждет долгая и холодная зима. Таких в наших краях еще не было.
— Что нам делать? — Крикнула какая-то женщина в толпе. Блин. Нашли, кого спросить.
— Утепляйте дома. Запасайтесь едой. Запасайтесь одеждой. Молитесь. Ни на кого не надейтесь и никому не верьте. — Я спрыгнул с грузовика и пошел сквозь толпу. Вайнштейн с Олегом спешили мне вслед. Народ стоял в шоке. Кто-то что-то кричал мне вслед, но я уже не слушал. Быстрым шагом я отошел метров на триста и обернулся. Гельман опять оседлал грузовик, и опять вещал, но никто его не слушал. Народ расходился.
— Ты зря им это сказал, — сдвинув брови, начал выговаривать мне Вайнштейн, — чем меньше их останется, тем нам лучше. Все будет только хуже, они озвереют и придут нас жрать, — прозвучало это по вайнштейновски. Пророчески.
— Может и зря, — дернул я плечом, — зато честно. И, может быть, хоть кто-нибудь из них останется человеком. Тогда он будет с нами. По хорошему, так надо было мне сейчас использовать момент и всех построить и организовать. Перемрут же, хорошо, если через год один из десяти выживет.
— Ничего ты не понимаешь, Коцюба. В их нынешнем состоянии было бы только хуже. Они напуганы, хоть и недостаточно, чтобы выжить, но вполне достаточно, чтобы за кем-то пойти. Сейчас ты их построишь, и погонишь пинками. Спасешь кого-то. Так они же за это тебя и возненавидят. Каждый из них считает себя яркой, единственной и неповторимой личностью. Все хорошее, что ты сделаешь, они воспримут, как само собой разумеющееся. Бараны иначе не умеют. А все плохое, любую жестокость, любую ошибку — тут же поставят тебе в вину. Так что в итоге ты потратишь свое время, свои ресурсы, свою энергию, и окажешься кругом виноват, — Вайнштейн помолчал, и тихо добавил: — Предоставь их судьбе. Кто выживет, тот выживет. — Спорить с Вайнштейном я не стал, я, конечно, так в людях не разбирался, как он, но то, что он сказал, прозвучало логично и убедительно. Все так и есть, только детишек жалко.
— Гельман многим кровь попил в свое время. Знаешь, сколько народу из-за него осталось без квартир? — добавил Вайнштейн. — Он нам еще крови попортит, особенно тебе. Ты же ему все планы разрушил. Он наверняка придет мстить.
Вернувшись домой, мы не обнаружили там соседей. Религиозные соседи со второго ушли к своим сразу после пожара, а узкоглазых гастарбайтеров, что жили напротив Вайнштейна, мы не видели с самого Дня Песца. Тоже хорошо — иметь в соседях «шляп» я не хотел, и все время, пока они были в доме, боролся с желанием выгнать их пинками. А раз уж сами ушли — туда им и дорога, воздух чище будет.
Тем и кончился тот день. Столбик термометра к вечеру опустился до +5 градусов, для нашей зимы явление редкое, особенно для ноября месяца. Климат действительно менялся. Предупреждение Вайнштейна насчет Гельмана я тогда пропустил мимо ушей. И зря — если б я тогда вернулся и застрелил его, все могло бы сложиться по-другому. Многие остались бы живы. Но тогда я на такое был неспособен. Тогдашний я считал это беспределом.
Лавирующую между кучами мусора колонну машин зелено-оливкового цвета редкие прохожие провожали недоуменными взглядами, будто забыв, что меньше месяца тому назад по этой самой улице за день проносились сотни, если не тысячи машин. Народ быстро отвык ходить по тротуарам. Движения никакого не было. Тротуары были завалены обломками, которые после землетрясений никто и не думал убирать, а также разнообразным мусором. Относительно свободной оставалась только середина проезжей части, по ней и ходили. Грузовики притормозили возле нашего дома, из кабины переднего вылез Ави. Поздоровались. Вайнштейн с Эли вытащили из подъезда загодя поднятые туда припасы. Из грузовика мрачные сосредоточенные мужики сгрузили на землю обещанный пулемет. Я присел, развернул брезент, начал придирчиво осматривать приобретение.
— Не доверяешь? — иронически протянул Ави, — все как договорились, без обмана.
— Никогда и никому, — ответил я. Пулемет оказался в хорошем состоянии. Ствол не расстрелян, вообще было похоже, что он так и пролежал полвека на складе, ни следа ржавчины. — Берем.
— Ну, будь здоров, — Ави развернулся, с намерением лезть в грузовик.
— Погоди, — остановил его я, — давай еще что сторгуем.
— А что надо?
— А что есть? — поторговались. За канистру спирта Ави отдал несколько мин, немного взрывчатки, взрыватели, детонационный шнур и прочий минерский припас.
— Нам все одно без надобности, нет у нас никого, кто б разбирался, а тебе, глядишь, и пригодится. — Хитро прищурился Ави.
— А, так ты это мне прихватил? — Просек я поляну. Тут же внутри зашевелилась жаба — не продешевил ли? Вроде, нет.
— Ну, удачи вам, мужики. Держитесь там. А еще лучше — оставайтесь, — я пожал Ави руку. Распрощались. Грузовики взревели моторами, и уехали. Мужики торопились на юг, к семьям. Никто из них и не думал оставаться.
— Смертники, — сказал Вайнштейн у меня за спиной. Они с Эли уже отнесли в дом пулемет и ящики с патронами.
— Да, — согласился я, — ладно, потащили все в дом.
Потащили. Из соседних домов глазели любопытные. На глазах у всей улицы я не торопясь сложил в мешок мины и все остальное, и взвалил на плечо.
— Смотрят, — сказал Вайнштейн. — Это хорошо. Пусть смотрят. — Действительно, нет лучше оружия устрашения, чем мины. Тут я Вайнштейном был согласен на все сто. Будет им повод ля раздумий.
