Николай Полунин - Цербер

«Ой!» — чуть не вырвалось у Елены Евгеньевны.

— Не знаю, какие у вас были планы на сегодняшний вечер, — продолжал он, — но судя по всему, вы отдыхаете. Будем делать это вместе, согласны?

И Елена Евгеньевна-вторая, вдруг превратившись в Елену Евгеньевну-первую, кивнула, ощущая себя полной дурой.

— Только я не хочу ни под какую крышу. Такой вечер замечательный.

Три с половиной часа вместили легкий ужин с незначительными разговорами, луна-парк и неторопливую прогулку рука об руку — ну как пятнадцатилетние, вы подумайте!

Елена Евгеньевна-вторая на страх Елены-первой возвращаться не желала, и та из них, что шла рядом с этим новым Михаилом, тихонько млела и влюблялась, как школьница.

Михаил установил, что действительно их сопровождают двое, топтуны, по схеме «один впереди — один сзади», третий в темно-синих «Жигулях» неприметной пятой модели периодически проезжает по их маршруту в ту или другую сторону.

Спутница начала его разочаровывать. В дамочке, которая похохатывала и закатывала глазки, ничего не было от загадочной красавицы, с которой он так романтически познакомился. Впрочем, на вечер годилась и эта. Даже лучше.

Он стал прикидывать, под каким соусом организовать продолжение вечера у себя дома, и ничего не придумал. Охрана его смущала. К чему она? Ревнивый муж? Богатый муж боится похищения с целью выкупа? Но такие дамы на улице не флиртуют. Они вообще стараются по улицам пешком не ходить. Не знает сама?

И наконец, третьим планом в нем росло неизведанное прежде вожделение. Скорее нервное, чем плотское. У него никогда раньше не случалось так — чтобы вот с той, которая обречена. Не важно, что он только передал ей извещение от Судьбы. Он — знает, он тоже причастен

Это было ново. Это будоражило.

— Ну вот, дорогой Михаил, — сказала Елена Евгеньевна. Они стояли в людском водовороте у метро «Парк культуры».

Елена Евгеньевна-вторая соблаговолила вернуться. Легкое приключение теряло для нее остроту, так и не начавшись.

— Спасибо за вечер. Я развлеклась и развеялась. Спасибо. Вы милый и интересный собеседник. Если угодно, подарите мне одну розу, красную, символ пламенной любви, и расстанемся на этом. Хорошо? Не обидитесь?

— Всю дорогу с нами были «Жигули» — Э-семнадцать-ноль один-Эм-0, цвет — синий кобальт, за рулем шатен лет двадцати семи — тридцати, одет в светлую рубашку с короткими рукавами и голубой отделкой, — сказал Михаил. — Еще два, пешком, брюнет, среднего роста, плотный, походит на жука, в джинсах и майке с надписью «Пентхаус», хорошая мускулатура. Другой блондин, около тридцати пяти…

— Кто вы? — Елена Евгеньевна резко отшатнулась. — Что вам надо? Вы меня знаете? Вы от… Из?..

— Нет! — Михаил рассмеялся, ему вдруг стало очень легко. — Я не «от» и я не «из», я просто очень наблюдательный. И знаю я вас ровно три часа и пятьдесят две минуты, для меня вы — Елена Евгеньевна, какой представились и понравились. Правда, не исключено, что я раньше видел вас во сне.

Он взял ее за руку.

— Я ведь обещал вас украсть? Едемте ко мне. Сегодняшний день — наш, а завтра… кто знает, что с нами будет завтра. Я живу недалеко.

Отчетливо сознавая, что это безумие и бред, Елена Евгеньевна-вторая покорно и молча пропустила вперед Елену Евгеньевну-первую, и та села в такси, дверцу которого Михаил распахнул для них обеих.

Это началось уже в машине. Ноздри Михаила трепетали. Запах. Запах… смерти? Нет. Но и не просто запах женщины. Он знал их запахи.

Не сладкий с горчинкой запах женского мускуса, в который так приятно погружаться, удовлетворив первую страсть. Не мягкий, резковатый пот, который каплет с них, если они забирают себе ведущую роль.

Михаил чувствовал этот аромат не только ноздрями, но и ушами, и языком, и кончиками пальцев. Он впитывал его каждым волоском, каждой шерстинкой, всей поверхностью кожи. Сердце бешено стучало, кровь отлила от головы.

Аромат? Запах? Не то слово. Ощущение необходимости слияния.

«Что я делаю? — думала Елена Евгеньевна. — Куда еду? Кто этот мужчина рядом? Что со мной?»

В животе у нее потяжелело. Не так, если бы ощущение шло от желудка, а гораздо ниже. Захотелось потереть бедром о бедро.

Она не рожала и никогда не делала абортов, хотя врачи уверяли, что вполне способна к зачатию, но проверять эту свою способность она не торопилась. До сегодня она не могла точно определить для себя ощущение собственной отяжелевшей и вожделеющей матки. Осмотры не в счет и рассказы подруг, как «он достал», не в счет, и месячные у нее всегда проходили очень легко, практически незаметно. Прежний секс тоже никогда не давал этого, хотя оргазма при желании она достигала очень быстро.

Теперь она почувствовала ее. Захотела, чтобы «он достал». Большой, сильный, неизвестный, пришедший издалека на ее зов. Она захотела выгнуть спину перед ним.

Как они вышли из машины? Как поднялись к нему? Куда это было — к нему?

Михаил обхватил ее прямо в передней, едва закрылась дверь. Одной рукой он потянул вверх ее юбку, другой уже расстегивал брюки над рвущейся наружу собственной плотью. Он чувствовал себя огромным. Она, не протестуя, закинула ему руки за шею. Ее дыхание билось ему в ухо со всхлипом, язык торопливо искал его язык.

Она перевернулась и встала на колени сама. Кажется, они были на широкой кровати. Или на полу, на ковре?

— Так!

Слегка покачиваясь взад-вперед, она постанывала, наслаждаясь его быстрым строчащим движением. Облизывала пересохшие губы. Перед зажмуренными глазами… лента порно? торопливый мальчишка из юности на пляже в камышах? лопающиеся шары?

«Он достал! И еще! О, сколько раз он достал, эта непрерывная дробь ударов в горячую больную точку наслаждения!»

Елена Евгеньевна тихо зарычала, впившись зубами в свое запястье.

Михаил ощутил, как исторгает из себя бесконечную ленту щекочущего пламени. Никогда еще не была эта лента такой длинной. Но вот она кончилась. Вот, последний ее всполох, последняя судорога счастья.

Озноб прошел по коже, стоявшие дыбом волоски улеглись… и озноб — в последний раз.

Он отпустил ее. Ласково провел ладонями по грудям, которые только что стискивал почти до боли.

Вышел из нее, дрожащей, задыхающейся.

Появились мысли. «Вот это да. Вот это женщина. Никогда еще не. Вот так я. Все-таки. Ну и ну». что-то еще

И тут Михаил вспомнил, что эта женщина через несколько дней должна умереть.

А она, когда он отпустил ее, уже почти ничего не чувствовала. Был туман, по краям огненный, в середине лиловый.