— Черкание по бумаге? Послушай, это смешно.
Северянин смотрел смеющимися лукавыми глазами, но его лицо было серьёзно:
— Тебе случалось видеть сверчков, воин?
— Надо говорить — Львёнок.
— Итак, ты их видел, Львёнок?
— Конечно.
— Часто?
— Каждое лето, каждый день. Что за ерунда?
— Расскажи мне, каковы они.
Анну даже слегка растерялся. Рассказывать кому бы то ни было о сверчках ему никогда не приходило в голову — но и спрашивать нормальный человек не стал бы.
— Ну… маленькие.
— Похожи на горошину?
— Ты знаешь, что это не так! Нет… маленькие… и серые… нет, серовато-зелёные… немного ещё длинные… Прыгают… Что за вздор! Простые сверчки, их везде полно! В травник попадают, в вино — если пьёшь в походе.
Северянин улыбнулся чуть покровительственно, как старший — Анну еле удержал руку, но на сей раз сдержанность немало стоила: этот бесстыжий тип сказал любопытную вещь.
— Вот, видишь ли… Существует предмет, который ты видел сотни раз, каждое лето, каждый день — и не можешь рассказать, каков он!
— Что ещё рассказывать! Расскажи ты.
Северянин облизнул кончик кисти и окунул ее в тёмное в баночке.
— Взгляни. У сверчка — маленькая головка, на ней усы, подобные прядям волос у знатной дамы… Большие блестящие глаза. Длинное тельце… Крылышки похожи на семена ясеня. Передние ножки короткие, а задние длинные, колени вывернуты и задраны, каждая ножка свёрнута, словно деревянная линейка на шарнире… Вот так он сидит на травинке… А вот так — прыгает: распрямил ножки, расправил крылья.
Северянин говорил, и из кисти и краски под его рукой возникал сверчок. Побольше настоящего, но очень похожий — со всеми этими усиками, тонкими, как волоски, с крылышками, блестящими, будто слюдяные, с цепкими ножками. Один сверчок, другой сверчок… травинки с колосками…
— Это здорово, — сказал Анну с невольной улыбкой. — Да, они такие — сверчки такие.
— На свете наверняка есть множество вещей, на которых ты не останавливал взгляд. Это нехорошо. Если хочешь побеждать — надлежит развивать в себе наблюдательность. Когда-нибудь крохотная частность может спасти бойца от смерти — не правда ли?
Анну кивнул.
— Рисование учит замечать частности. Хочешь попробовать? Это поможет тебе собрать воспоминания в цельный и яркий образ.
— Букашка у меня не выйдет, — Анну ухмыльнулся несколько даже смущённо, принимая у северянина кисть. — Я не смогу так тоненько.
— Как буквы.
— Я не умею писать. Это — дело писцов.
— Тогда мы пока не станем рисовать тонкие линии. Хочешь — попробуем нарисовать плод т-чень? Это не трудно.
— Круглый, красный, с веточкой?
Северянин серьёзно согласился:
— Почти так. Ты упустил лишь два нюанса — внизу впадинка, а от веточки до этой нижней впадинки идёт узкий желобок. Верно?
Анну снова покивал, окунул кисть в краску и принялся вспоминать, как именно выглядит веточка плода т-чень. Это детское занятие неожиданно сильно его увлекло.
Анну вернулся в апартаменты, когда за окнами стояла густая темень. В сумрачном углу комнаты, позванивая бубенчиком, тенью маячил Наставник; Эткуру не спал, а при свете фонаря ходил туда-сюда по залу; увидев Анну, он остановился, зацепив пальцы за ремень.
— Где ты бродил, брат? Я решил, что тебя убили, и хотел поднимать охрану!
Анну положил на поставец влажный лист бумаги — и нелепая гордость тут же сменилась острым приступом стыда: зачем вообще было тащить к себе эту ерунду?!
— Что это? Письмо?
— Да нет, — замялся Анну, чувствуя, как кровь приливает к щекам, и радуясь полумраку. — Это… как бы… плод т-чень я нарисовал. Краской.
Эткуру уставился на него, приоткрыв рот:
— С ума ты сходишь, брат?
— Да нет… с северянином разговаривал. Родич Снежного Барса, ну, как бы… Барсёнок Барсёнка. Ар-Нель из рода Ча… девственник. Мне стало интересно, о чём они думают, эти язычники… ну и вот.
— О плодах т-чень? — спросил Эткуру саркастически.
Анну вздохнул.
— И о них тоже.
— Не опрометчиво ли Львёнку заниматься с язычником языческими глупостями? — вставил Наставник из угла. — Не должно ли Львёнку подумать, что в этой холодной стране он ходит, окруженный врагами, а демоны глядят на него изо всех щелей?
— Тебе пора спать, мудрейший, — сказал Анну. — Всем пора спать, я сильно задержался.
Было совершенно невозможно объяснить Наставнику или Эткуру, как это было захватывающе и забавно — обсуждать с маленьким северянином особенности плода т-чень и смотреть, как на бумаге под его тонкими пальцами сами собой появляются живые формы, а плоские пятна приобретают призрачный объем, становясь похожими на настоящие осязаемые предметы… В этом было что-то от языческого колдовства — но без грязной тайны.
Разумеется, рисовальщик — всего лишь ремесленник, презренный работяга. Всё это изготовление вещей — удел рабов, в сущности, и северный аристократик роняет, опускает себя мараньем по бумаге. Достойное Львёнка дело — война. Власть. Эткуру совершенно прав, издеваясь над таким нелепым занятием, как мазня красками.
Но Анну почему-то думал об Ар-Неле. Он даже договорился, уходя, встретиться с ним на следующий день, чтобы выпить травника и ещё что-нибудь нарисовать при ярком солнечном свете.
Анну необычно хорошо чувствовал себя в обществе Ар-Неля. В конце концов, снисходительные смешки северянина — это всего лишь обычные повадки Барсёнка, это ничего не значит, их можно простить… за то, что интересно и приятно разговаривать и что-нибудь делать вместе.
Анну не помнил, чтобы с кем-нибудь из братьев было по-настоящему интересно делать вместе какой-нибудь пустяк — без скуки, злости, азарта или соперничества, просто так. Ар-Нель — он был очень необычный.
Но Эткуру не следовало об этом знать, а бесплотным — и подавно.
* * *
Запись N134-09; Нги-Унг-Лян, Кши-На, Тай-Е, Дворец Государев.
Как у Чехова — тут пьют чай, а где-то там…
Я пил чай, вернее, чок с Господином Главным Гадальщиком.
Всё-таки, я это слово неправильно перевёл. Он не Астролог, а именно Гадальщик. Предсказатель. На земную астрологию эта система не особенно похожа, как и вера в Кши-На — на земное язычество. Так, кое-какими частностями. Ну, во-первых, влияние светил и планет тут не при чём. Когда они говорят "Небеса", имеют в виду некие "Силы Небесные", божественную сущность, на небесах обитающую, а конкретно — богов-демиургов, День и Ночь. Поэтому те расчёты, которые делает Гадальщик — вовсе не по звёздам, они на другое опираются.
Во-вторых, аналог Гадальщика — не придворный мудрец, а королевский духовник. Храмовые жрецы аналогичны, скорее, земным монахам — вечные юноши, отказавшиеся от всяческих плотских страстей ради служения божествам и людям одновременно… больше людям, чем божествам — ну и деньги таким образом зарабатывают. Всё-таки жители Кши-На не мистичны до смешного, скептики и практики: несмотря на все объяснения, Ар-Нель в упор не понимает, зачем гнать торговцев из храма, если торговля — дело тоже в своём роде святое, дело для людей, такое же нужное и полезное, как и храм. У его соотечественников нет представления о святости выше земных дрязг. Своих богов они просят не о духовных абстракциях, а о вполне конкретных вещах: о правильной хорошей погоде — для урожая, о росе, полезной для шелкопрядов, о приплоде скота, о чистом цвете краски… о здоровье своих близких или их загробном покое. О простых, бытовых или денежных делах. Женщины молятся о любви, лёгких родах и здоровых детях — богине Ночи, Княгине Тьмы, Матери Жизни, Смерти и Сна — покровительнице и заступнице трофеев, Госпоже Любви; ей иногда приносят в жертву отрезанный локон — определённо символизирующий, нетрудно догадаться, что. И торговцев в храмах традиционно полно — продают бумажные цветы, которые сжигают для умерших предков, благовония, освящённые чёрно-белые пирожные, помогающие в любви, благословенные Князем Света крохотные ножики в расписных ножнах, которые от сглаза и на счастье вешают на шею детям на красном шнурке… А жрецы веруют истово и тоже не слишком высоко: жрец может искренне возмутиться неверием паствы, пришедшей просить дождя без зонтов, но наставлять на путь — не его дело.
Дело Гадальщика.
Гадальщиков сравнительно немного. Они живут при храмах и, как правило, женаты. Вообще, Гадальщик — это жрец, на которого сошла благодать в виде неожиданной и сильной земной любви, равно как и понимания сути вещей. Простой жрец сути вещей может и не понимать: его дело — ритуалы, а вот Гадальщика боги наделяют способностью видеть возможные пути развития отношений между людьми. Хороший Гадальщик сватает, консультирует торговые сделки и отлично разбирается в политике, он — тонкий интуитивный психолог, а отчасти и психотерапевт. Очень серьёзные подарки, которые делает Гадальщику паства — основа храмового имущества, больший доход, чем пожертвования просящих о солнце или дожде прихожан — а храм платит какие-то проценты в государственную казну, как любая коммерческая структура. И никакой тебе сакральности.
