Александр Афанасьев (Маркьянов) - Ликвидатор

– Вот… садитесь… так сказать… – Майер привычно квохтал, обычный способ отвлечь и заболтать человека. Его не воспринимали серьезно – а когда те, кто не воспринимал его серьезно, понимали свою ошибку, бывало уже поздно.

– Садитесь, будьте… как дома… Сейчас чайку…

Аренберг пытливо посмотрел на человека… он не был профессиональным разведчиком, но университет научил разбираться в людях. Аренберг был ученым и одновременно опытным педагогом – а это неплохой фундамент для карьеры разведчика.

– Your name and surname? – спросил он.

– Efimoff. Daniel Efimoff, sir…

– Дэниэл – это ваше настоящее имя? – Аренберг перешел на русский язык. – Или есть и русское имя?

Гость улыбнулся.

– Бабушка звала меня Даниилом, сэр. Родители – уже нет.

– Но русский язык вы знаете, верно?

– В нашей семье его не забыли…

– Кто были ваши предки… я правильно говорю?

– Вполне нормально, сэр. Мой прадед – Авенир Ефимов, белогвардейский офицер. Он бежал в Сан-Франциско.

Аренберг понимающе кивнул. Он знал, что «белогвардейцами», Белой гвардией, назывались солдаты и офицеры русской армии, оставшиеся верными законному правительству России и выступившие против большевистского вооруженного мятежа. Большевики разбили их – и они были вынуждены бежать, в том числе и в США. Многие пошли на службу и стали действительно хорошими гражданами.

– Я вас понял.

Майер принес чай.

– Ваше звание?

– Лейтенант-коммандер военно-морского флота США, сэр.

– Служба внутренних расследований.

– Так точно. Подразделение Джулиет [6], заместитель командира.

Аренберг отхлебнул чай – как и всегда, Майер сделал слишком крепкий. Американцы так чай не пьют, как русские, русские пьют его горячим и очень крепким, а американцы – ледяным, со льдом и мятой, как коктейль. Чай же, заваренный Майером, можно было есть, а не пить – он всегда говорил на эту тему: «Евреи, не жалейте заварки!» И смеялся.

– Сколько вам лет?

– Тридцать четыре года, сэр.

Аренберг вздохнул.

– Перестаньте называть меня сэр, здесь не армия. Вы догадываетесь, зачем мы вас вызвали?

– Полагаю, что да, сэр.

– Да… сложно не догадаться. И кто я такой, вы тоже знаете?

– Несложно догадаться, сэр.

Министр снял очки и положил на стол.

– Мы многое знаем о вас, коммандер, но при этом вы вряд ли много слышали обо мне. Полагаю, будет нелишним сказать вот что. До своего назначения на этот пост я был обычным ученым-политологом, специализировался на изучении Советского Союза, России, постсоветских государств. Так что эта земля – земля и моих предков тоже – знакома мне не понаслышке.

Как и вы, я ненавижу коммунизм, считаю его злом и бедой для тех, кто знает о нем не понаслышке. Семьдесят с лишним лет Россия жила под коммунистическим игом, из них двадцать с лишним лет в стране правил Джозеф Сталин. Трудно оставаться нормальным человеком в стране, где четверть века правил Джо Сталин. Но в девяносто первом году русские сказали, что с них хватит, и отправили коммунизм на свалку истории. И что же сделали мы? Вместо того чтобы поддержать их, помочь окончательно избавиться от коммунистического наследия, построить нормальное государство и общество – мы начали высматривать, что плохо лежит, и отправлять им советников, которых следовало бы посадить в тюрьму, а не отправлять в посткоммунистическую страну представлять Америку.

После одиннадцатого сентября Россия оказала нам помощь в нашей борьбе с террором. Пусть не солдатами – но мало кто знает, насколько ценна была эта помощь, и на первом этапе, и на последующих. Россия не стала помогать нашим врагам, она помогла нам. Вместо того чтобы проявить благодарность, мы позволили себе критиковать и издеваться над этой страной, помогать ее врагам, демонстративно не принимать во внимание ее интересы. Некоторые из людей, которые делали это, два дня назад присутствовали в Лэнгли на погребальной церемонии.

Сейчас, коммандер, настает третий, возможно, что и последний тайм этой игры. Политика, проводимая нами последние двадцать лет, привела к тому, что мы потеряли всех своих друзей, приобрели немало новых врагов, и сейчас с трудом встаем на ноги после нокаута, отплевываясь кровью. Мы уже не можем действовать так, как действовали раньше, потому что каждое наше действие, даже правильное и оправданное, вызывает злорадство у одних и откровенную ненависть у других. Мир ждет, пока мы поскользнемся, Дэниэл.

– Я… понимаю, сэр.

– Вы служили в боевых условиях?

– Да, сэр. Сначала Ирак, потом Афганистан.

– Расскажите, – попросил министр, – что вы там видели?

Молодой офицер задумался.

– Что я там видел, сэр? Кучу хороших парней, которые искренне верили, что делают там добро этим несчастным людям. Кучу этих же парней всего через несколько месяцев – циничных, озлобившихся, потерявших веру и идеалы и просто старающихся выжить, выстрелить первыми. Знаете, сэр… мне приходилось исполнять миссии law and order, арестовывать тех, кто позволял себе лишнее… по отношению к иракцам. Больше половины из этих парней просто оказались не в том месте и не в то время или хотели сделать что-то, чтобы сегодня остались в живых они, а не те самые ублюдки. Большинство из их сослуживцев встречали нас с откровенной злобой и негодованием, они считали нас врагами.

– И вы привыкли к этому?

– К этому нельзя привыкнуть, сэр. Я дважды писал рапорт о том, чтобы перевестись в настоящую боевую часть, и в конце концов сказал – с меня хватит. Меня больше не посылали на такие миссии. Людей и так мало, и…

– Я так понимаю, вы перешли на охрану и даже занимались борьбой с враждебным проникновением.

– Да, это так, сэр. Помогал иракцам.

– Интересно. А Афганистан? Что можете сказать про него?

– Это страшное место, сэр. Как воронка. Если иракцев можно было назвать нормальными людьми, просто где-то были неправы мы, а где-то они, – то Афганистан – это место, от которого надо просто держаться подальше. Там живут люди, которые являются людьми только внешне, а в душе они настолько чужды нам, что ни о какой совместной работе не может быть и речи. Эту страну нужно бомбить, сэр.

– Смело, – оценил Майер. – Есть основания для таких утверждений?

Молодой офицер задумался.

– Это было в двенадцатом году, сэр. Провинция Хост, одно из самых страшных мест на Земле. Прямое проникновение – горы, несколько дорог, а с той стороны зона племен, место, где экстремистами являются даже дети. Границу контролирует афганская пограничная полиция. Полностью коррумпированная, а часть из полицейских – это боевики, которые скрыли свое прошлое и получили регулярное жалованье и легальный статус. Мы встретились у здания, в котором находилась администрация провинции, на встрече были мы и афганские офицеры, мы должны были помочь им стать чем-то нормальным… выполнять те функции, которые они и должны были выполнять. Когда совещание закончилось, мы вышли на улицу. И тут один из полицейских офицеров забрался в кузов полицейского пикапа и окатил нас градом пуль пятидесятого калибра [7]. Двоих американцев и нескольких афганцев разорвало на куски, один парень погиб рядом со мной. Не было никакого скандала, никакого конфликта, он пил с нами чай, курил сигареты и говорил, как хочет, чтобы на его многострадальной земле наконец-то наступил мир. А когда мы вышли на улицу – он попытался нас убить. Вот такие там люди, сэр, и это далеко не единственный случай.

Майер хмыкнул.

– Невесело.

– Это и есть невесело, сэр. Мы просто должны оставить ублюдков в покое… рано или поздно, они сами перебьют друг друга, если им не мешать. Выставить санитарный кордон… кордоны со всех сторон и спасать то, что еще можно спасти. Не стоит тратить время на афганцев, сэр, их уже не спасти.

Министр кашлянул.

– Сэр!

– Будьте любезны… подождите за дверью.

Офицер поднялся. Отдал честь и вышел.

– Дилетант… – сказал Майер, – мальчишка.

– Ну почему же, – сказал Аренберг, – ты не заметил в нем одну черту, которой, кстати, нет у нас с тобой?

– ???

– Он верит, что что-то еще можно спасти. В то время как мы знаем, что спасти уже ничего невозможно. Можно только попытаться сократить потери…

Майер не нашелся, что ответить.

– Звать?

– Зови…