не попалось. Так и шли в гордом одиночестве. Тени от их фигур постепенно удлинялись по мере скатывания местного беспощадного светила из полуденного зенита к горизонту. Временами из степи налетал порыв ветра, несший целое облако пыли. Приходилось натягивать по-ковбойски на нос завязанный на шее короткий платок.
Наконец, арба пересекла русло еще одного почти пересохшего ручья. Его даже бродом нельзя было назвать. Так, какие-то намеки на струйки, сочащиеся между камней по узкому протоку. Это означало, что до города осталось километров десять. Почти приехали!
И тут началось. Своим острым зрением Мартемьян еще на предельной дистанции заметил желтоватое облачко ровно над дорогой.
— Едет кто-то? И не один…
На всякий случай проверил оружие и позаимствованные у Григория гранаты.
— Еще бы ПКМ-ом разжиться и вообще отлично. Но пулемета нам пока не дали…
Выдав эту сентенцию, он натянул опять на лицо платок вместо маски. Превентивная защита от надвигающейся пыли.
Спустя несколько минут мутное пятно вдали распалось на ряд уже отчетливо различимых фигур. Кони стремительно шли красивым, размашистым галопом. Вперед вырвался роскошный белоснежный скакун. Вместе со своим, сидящим на его спине, как влитой, всадником они образовывали некое единое тело, вроде кентавра. Долгая белая борода и полы длинного темного плаща-пыльника наездника развевались вместе с гривой и конским хвостом.
— Смотрите, кто к нам пожаловал… — пробурчал он себе под нос. — Сам Вахрамеев-главный. Не дождались прибытия нашего фургона и снарядили в темпе ритма спасательную группу. Надеюсь, с ними едет доктор… Хотя… вряд ли…
На душе у него все равно полегчало. Главное, что эта дикая история заканчивалась. И вроде он вывез ее нормально. Без особых косяков. Сам не зная зачем, из хулиганства что ли или желания потянуть интригу стягивать платок с лица Март не стал. Подумал: «Пусть думают-гадают, кто же это там такой красивый едет в гордом одиночестве». Обида на деда, памятная юной душе, хоть и немного поблекла на фоне недавних событий, но тут всколыхнулась с новой силой. Пришлось оперативно ее задвигать в дальний ящик. Разборки с родичами следовало оставить до лучших времен или вовсе выкинуть подальше.
Кавалькада из полутора десятков конных и до зубов вооруженных бойцов растянулась вдоль дороги. Ему стало интересно — откуда дед столько народа набрал? Или кого о подмоге попросил из старых союзников, или нанял. Все варианты были Марту выгодны.
«Значит, мой скромный подвиг будет отмечен обществом и гарантированно получит широкую огласку. Я не то чтобы жадный до славы, но положение мое на сегодня в клане ну такое себе… Придется старому скрепя сердце признать внука и даже наградить. Кто знает… Милость начальства — дело суетное и ненадежное. Гоняться за ней и вовсе смысла ноль, но и отказываться, раз уж карты в руки сами идут, резонов никаких».
Белый всадник, первым добравшись до все так же неспешно едущего обоза, резко осадил своего жеребца, так что того повело боком. Вождь клана вперил в Марта суровый взгляд из-под густых, седоватых бровей. Сразу становилось очевидно, что человек давно привык к роли большого босса. Выждав еще один полный драматизма миг, Март стянул платок, сделав морду кирпичом и постаравшись не ухмыльнуться.
— Мартемьян? — прорычал дед Маркел жестко и сердито, но почему-то без удивления. — Ты?
— Так точно, — ответил внук, а сам подумал: «Интересно, а кого он ожидал увидеть?»
— Что произошло? — не спросил, потребовал объяснений могучий старик, пряча за напускной суровостью некоторую растерянность и даже неловкость. О давней размолвке он, конечно, не забыл, такие люди все помнят и ничего не прощают. А еще уж слишком Март оказался спокоен и невозмутим.
Пространство вокруг них стремительно заполнялось людьми. Всем же хотелось и посмотреть, и послушать.
Пожал плечами и предельно сжато доложил:
— Засада бандитов. Фугас подорвали. Отбились, но с потерями. Мин Маркелович погиб. Раненых везу в город. Им нужна срочная медицинская помощь.
— Хорошо, — подняв руку с висящей на запястье плетью, остановил дед его рассказ, — об остальном дома поговорим.
— Есть. Тогда я поехал, — не то спросил, не то уведомил Март старейшину. Его работа выполнена, и пока он мог быть свободен. А с ребрами он и завтра успеет к доктору обратиться. Или само заживет. Тоже, как вариант.
Дед Маркел, ни слова не сказав, лишь отмахнулся, мол, иди, не до тебя сейчас. Сам же подъехал к повозке, коснувшись рукой завернутого в ткань тела сына, потемнел лицом, затем все так же молчаливо снял шапку с седой головы и, обернувшись в сторону незримых отсюда церковных куполов Тары, двумя перстами медленно осенил себя крестным знаменем.
Подумав, Март отвязал того самого вороного, который за долгие часы пути заметно утомился и присмирел. Перекинул с арбы мешки с добычей, снятой с банды, жеребцу через седло и одвуконь потрусил в город. Гнедой, словно почуяв скорый отдых, тоже взбодрился и пошел размашистой иноходью.
— Опа, а я и не знал, что ты так умеешь, коняга… Ну, это точно тебе плюс в карму, на колбасу еще не скоро пойдешь… — оглянувшись на толпу всадников вокруг повозки, качнул головой, — вот, вроде все про меня и забыли. Это даже хорошо. Устал я что-то сегодня. Мне бы поесть, помыться и баиньки. Остальное завтра.
[1] брательник, братан, братаник, братеня, братеник (ст. рус.) — двоюродный брат.
Нет ничего таинственнее сил человеческих. Вот хотя бы такая странность: известно, что многие гибнут еще до того, как штык пронзит их бренное тело, и это понятно. Но есть и те, кого убивать устанешь, а они назло врагам все равно выживут. Примеров тому хватало во все времена. И что тут решает — неясно. Настрой, характер, здоровье, гены, судьба или промысел свыше? Оставалось надеяться, что двоюродные братья — люди упрямые и переборют смерть. У самого же Марта гематома на боку показывала чудеса самоисцеления и регенерации.
После целого дня иссушающей жары, от которой не спасали даже толстые стены, в квартире, куда Март добрался поздним вечером, было душно как в бане. Первым делом он побежал в душ, настроил прохладную воду и, как в детстве, весело отфыркиваясь, полчаса поливал себя из лейки. Немного полегчало, но дышать все равно было нечем. Вроде бы он настолько устал, что стоило упасть на кровать и мигом вырубишься.
Но не тут-то было: впечатления перехлестывали через край и сдерживаемый адреналин теперь выходил наружу. Нет, никаких угрызений совести и сожалений об уничтоженных врагах он не испытывал. Если что и было, то удовлетворение от хорошо сделанной работы.
Промаявшись некоторое время в постели, кинул одеяло
