Почти тут же вой оборвался – это клинок первого, успевшего оклематься, бойца отсек мутанту голову. Корней, не теряя времени, перепрыгнул через поверженного монстра. Затем, вскочив на крыльцо, забежал в распахнутую дверь нижнего этажа колокольни. И на пару секунд ослеп – слишком резким оказался перепад от освещенного утренним солнцем двора к полутемному помещению.
Эта детская промашка, объяснимая лишь запредельным напряжением сил и азартом боя, оказалась роковой. Правитель на миг замер на фоне дверного проема, и нео, находившийся у противоположной стены, метнул копье.
Удар вышел мощным. Однако самодельный железный наконечник отскочил от стального нагрудника, и Правитель устоял, отступив на шаг. Он заметил, как мутант, взревев от ярости, бросился на него с дубиной наперевес. И приподнял бастард, готовясь встретить врага разящим ударом.
Однако не успел. Другой нео, притаившийся у косяка, подскочил со спины и наотмашь рубанул Корнея боевым топором. Под челюсть.
Последнее, что увидел Правитель тоболяков перед тем, как навсегда уйти в Долину Предков, – перекошенную ненавистью мохнатую морду нелюди.
* * *
Меньше, чем через час в бойнице соборной колокольни лейтенант Егор Крот вывесил знамя, сшитое из трех полос: белой, синей и красной. Это был триколор Российской Федерации.
Да, подобного государства уже давно не существовало. Но люди, выжившие в Тобольской Промзоне после ядерной войны, так не считали. Как часто повторял, вслед за своими предками, Правитель Корней: «Было бы знамя, а государство приложится».
Павел Сновид узнал о смерти отца не сразу. Его, едва закончился штурм кремля, вместе с группой бойцов срочно отослали в Промзону. Чтобы мохначи из клана Бррыгов не ворвались туда, используя подходящий момент.
Маневр оказался своевременным. Бррыговцы и вправду начали атаку Промзоны, надеясь застать ее защитников врасплох. Да в очередной раз обломали клыки. И Павел в этом процессе активно поучаствовал, прикончив четырех косматых.
Лишь под вечер, когда закончился бой в Промзоне, Сновиду сообщили страшную весть. К тому времени в кремле собрали тела всех воинов, павших смертью храбрых во время штурма. И соорудили погребальный помост.
Павел пришел на траурную церемонию вместе со своей сестрой. Он поддерживал ее за плечо, смотрел на пламя погребального костра и молчал. Не мог найти слов. Да и мыслей в голове не было – сплошная черная пустота…
Минуло восемь дней. Павел спал без сновидений. Однако на девятый день ему приснился сон. Ему привиделось, как по реке плывет большая лодка с парусом. На носу лодки стоит высокий человек с головой ящера и курит странную трубку с длинным гибким чубуком.
Последнее, что запомнил Сновид перед тем, как проснуться, был огонь. Очень много огня.
Ночь выдалась темная и сырая. Небо затянуло мрачными, косматыми тучами. Ни луны, ни звезд. Лишь изредка промелькнет светлый лучик в разрыве облаков, пробежавшись по мутной глади Иртыша, и тут же все опять окутано мраком и завешано моросящим дождем.
Плоскодонная деревянная лодка лежала на берегу почти у самой воды. Рядом находились двое мужчин. Одеты они были примерно одинаково: панцирные рубахи с капюшонами, достающие до середины бедер, поверх панцирей брезентовые безрукавки с карманами, плотные кожаные штаны и сапоги из грубой кожи с высокими голенищами. Но на одежде их сходство заканчивалось.
– А если Зюб никого не найдет? – спросил первый мужчина – рослый, но худощавый, с рыжей бородой. Он устало сидел на краю кормы, опираясь ногами на песок. Голова опущена, голос звучит сипло и сдавленно. – Что делать тогда будем?
– Зюб, да не найдет? Не найдет, так унюхает, – спокойно отозвался второй. – Кто ищет, паря, тот всегда находит.
Он был коренастый, с очень широкими покатыми плечами. Из-под железного капюшона на лоб сползали русые кудри. И, в отличие от рыжего товарища, выглядел «русак» бодрым и сосредоточенным. В ножнах на правом бедре – палаш, на левом – кинжал. Локти полуопущены, ладони готовы в любой момент выхватить оружие.
– А ты уверен, что мы в том месте высадились?
– Уверен. Маркитанты точно указали – кремль на высоком мысу. А в кремле высокая башня есть – колокольня. Ее издалека на реке видать и ни с чем не перепутаешь. И мы ее видели засветло… Высаживались, конечно, уже в темноте. Но это где-то рядом. И вообще – ты же знаешь, как Зюб в темноте видит? Наверняка найдет.
– А если в кремле людей нет?
– Как нет?
– Ну, соврали, к примеру, торгаши.
– Зачем? Они наоборот рады, что теперь в кремле люди сидят. Хоть торговать теперь есть с кем. С мохнатыми какая торговля? Так что – есть там люди. Повезет – уже к утру к ним попадем.
– Ну, хорошо бы, если так. Хотя… – Рыжебородый вяло махнул рукой.
– Чего?
– Не факт, что помогут. Сам знаешь, нигде чужаков не любят. Вон, маркитанты, вроде бы тоже люди. А сунься к ним без денег или товара – ворота не откроют. А то и вовсе в рабство продадут на невольничьем рынке.
– Торгаши, они на то и торгаши, чтобы жлобить. – Русый сплюнул под ноги. – Может, у них вообще какая мутация в мозгах случилась. А люди, Заяц, они везде люди. И на Урале, и в Сибири. Да, испортились малость. Но человек с человеком договариваться обязан. Иначе он и не человек вовсе. А так – чмо ходячее.
– Удивляюсь я тебе, Бортник. Вроде взрослый уже мужик и жизнью… – рыжебородый со всхлипом вздохнул и, поморщившись, закончил фразу: – и жизнью ломанный. А все в людскую доброту веришь.
Бортник повел плечами. Хмыкнул.
– Я не верю, а надеюсь. И не на доброту, а на здравый смысл. Понимаешь, Заяц, в этой жизни без надежды нельзя. Люди, они, конечно, разные попадаются. Но надежда, паря, умирает последней. Так еще наши предки считали. Мудрость народная, короче.
– Хорошо тебе так рассуждать. У тебя из живота пулю не выковыривали.
– И чего? Из меня раньше много чего выковыривали. Но живой же?.. Ты потерпи. Сутки-другие, и будешь, словно новенький. Эта мазь, она и мертвого на ноги поставит.
– Хорошо бы так… Как думаешь, из наших кто еще живой остался?
Бортник отозвался не сразу, настороженно поглядывая в сторону густых кустов.
– Да кто ж его знает? Надеюсь, что остался. Может, кто и в лес успел уйти. Мы ж гонца тогда послали, когда эти чешуйчатые появились…
Некоторое время оба молчали. Рыжебородый Заяц продолжал с тем же унылым видом сидеть на корме, лишь тяжело вздыхал периодически. А Бортник слегка прохаживался по песку, не удаляясь от лодки: пять шагов в одну сторону, пять в другую. И все косил глазами на заросли: то ли поджидая кого-то, то ли, наоборот, опасаясь.
