Кажется, что секундная заминка тянется целую вечность. У кого-то не выдерживают нервы.
– Бей их! Бей! Если они закроют дверь, мы все покойники!
С этим криком начинается отчаянный мордобой. Николай видит, как здоровенный лысый мужик, ростом под два метра, оттеснив остальных, нещадно дубасит пудовыми кулаками защитников убежища, разбивает одному из них лицо в кровь.
Гермодверь пятнают алые брызги, и она, словно приняв кровавую жертву, дрогнув, начинает открываться все шире и шире. В этот момент Николай замечает у человека с разбитым носом – чоповца, судя по черной униформе и бейджику с именем Виктор на нагрудном кармане, – зарождающуюся искру безумия в глазах. Таких взглядов он насмотрелся на войне, а доведенных до отчаянья людей надо бояться в первую очередь.
Все остальное происходит с молниеносной скоростью. Рука Виктора ныряет за отворот куртки, мгновение спустя в его кулаке оказывается ПМ. Толпа замирает. По напряженным взглядам чувствуется нарастающая тревога.
Николай, видя, как расширились зрачки охранника, понимает, что последует вслед за этим. Он пытается закричать, но его слова точно застревают в глотке. Здоровяк поворачивается к толпе и, ухмыляясь, говорит:
– Да он не посмеет! Кишка у него тонка!
А Николай, заслонив собой жену и дочь, почему-то думает, что блестящий от пота затылок – это отличная мишень. В этот момент раздается оглушительный выстрел.
Бам!
Лысая голова здоровяка взрывается как переспелый арбуз. Слышатся истошные вопли. Чоповец с дымящимся пистолетом в руке обводит людей странным отсутствующим взглядом и, видя, что толпа все равно готова ринуться вперед, открывает беспорядочную пальбу.
Бам! Бам! Бам!
Три выстрела сливаются в один. В тесноте коридора они напоминают раскаты грома. Слышатся отчаянные крики, на бетонный пол падают двое.
– Все назад! Назад, суки! А то всех положу! – кричит Виктор, водя стволом по дуге. – Мест больше нет, вы опоздали!
Но толпа, слепая в своей ярости, все напирает, подталкивая упирающийся первый ряд под пули. Пистолет в руке чоповца дрожит. Палец медленно дожимает спусковой крючок.
Бам!
Еще один человек валится на пол.
Бам!
Седовласый мужчина, стоящий возле стены, тихо охнув, хватается за живот и сгибается пополам.
– У него только восемь патронов! Осталось два, всех не перестреляет! – кричат из задних рядов.
– Верно! – кричит коротко стриженный парень, щелкая кнопкой выкидного ножа. – Сейчас я этому ворошиловскому стрелку ливер на сталь намотаю!
Бам!
Горлопан, вскинув руки, оседает на пол лицом вниз.
– Мужики, да навалитесь вы на него скопом и кончите его! – разносится под потолком визгливый женский голос.
Но никто не делает и шага. Все гадают, кому достанется последняя пуля, ведь главное сейчас – это не словить ее самому. Толпа замирает в паре метров от Виктора. Десятки пар глаз прожигают охранника насквозь. Задние ряды напирают на передние, расстояние сокращается.
– А ну, отзынь в сторону! – с этим возгласом позади чоповца появляется коренастый мужик в костюме. До обостренного слуха Николая долетает скрежещущий звук передергиваемого автоматного затвора.
– Шмаляйте в них Игорь Владимирович! Шмаляйте, и дверь закрываем, а не то они всех погубят!
Николай, внезапно осознав, что сейчас должно произойти, резко поворачивается и буквально расшвыривает оцепеневших людей в стороны, пытаясь запихнуть в образовавшийся промежуток жену и дочь, но уже на подсознательном уровне понимает, что не успевает.
К финальному выстрелу из ПМ присоединяется характерный треск «АКС-74У».
Руку Николая жалит огнем. Жена неожиданно охает и, прижимая к себе дочь, валится на пол. Вслед за ней падает еще несколько человек.
Длинная очередь, выпущенная из полицейского «ублюдка» почти в упор, выкашивает людей. Толпа бежит назад.
Наверх!
Наверх!
Мужчины и женщины, старые и молодые. Перепрыгивая через ступеньки, втаптывают друг друга в бетон. Лишь бы заслониться соседом, чтобы не тебя, а его стегнул по спине свинцовый хлыст.
Слышится хруст костей. Крики и стоны раненых. Проклятья и предсмертные крики умирающих. Защитники убежища тем временем захлопывают гермодверь. Раздается скрежет поворотного штурвала.
Некоторые, осознав, что теперь они обречены остаться на поверхности, возвращаются и начинают отчаянно барабанить в железные створки гермоворот.
– Пустите нас! Откройте! Вы не можете бросить нас здесь подыхать! – жалобно разносится под потолком.
А Николай, ползая на коленях по полу, ищет среди изувеченных и раздавленных тел прошитую пулями жену и дочь. Находит. Прижав к себе окровавленные тела, он глухо воет.
Внезапно снаружи раздается нарастающий гул, сменяющийся оглушительным рокотом. Земля вздрагивает, и Николая, точно тряпичную куклу, швыряет об стену. Следует еще один удар, затем еще один и еще, на этот раз сильнее первого, слышится страшный грохот и отчаянные вопли людей наверху.
Николай чувствует, как его рот заполняется кровью, в ушах звенит, яркие огненные всполохи пляшут перед глазами. Последнее, что он помнит – это широко распахнутые глаза жены, лежащей в трех метрах от него, и изувеченное тельце дочери, чье платьице густо заляпано кровавыми разводами. Вскоре все сменяется тьмой, и Николай проваливается в бездну…
* * *Сколько часов Николай пролежал, заживо погребенный под грудой тел, прежде чем ему удалось выползти на поверхность? Кто знает. Воспоминания, разбитые на куски. Прошлая жизнь развеяна по ветру вместе с пеплом пожарищ. В чем-то Николаю повезло: ему удалось выжить и, за время беспамятства, переждать первый «распад» радиоактивных осадков, который накрыл немногих выживших в городе. Но душу он потерял, оставив ее вместе с женой и ребенком на ступенях, ведущих к убежищу.
Потом Николаю повезло во второй раз: «козел» оказался на месте, хоть и с побитыми стеклами, а дизельный двигатель с «секреткой» завелся. Так Николай смог убраться как можно дальше от мертвого города.
Запасы оружия, медикаментов и припасов, собранных на даче, обеспечили ему автономное существование. Здесь ему повезло в третий раз: начавшуюся лучевуху удалось придушить ударными дозами радиопротекторов и внутривенным вливанием витаминов.
Месяц шел за месяцем. Николай, облачившись в ОЗК, изредка выходил из подвала наружу, внимательно наблюдая за цифрами на дозиметре. Фон был терпимым. Сказалась удаленность деревни и отсутствие в радиусе пары десятков километров потенциальных целей.
Николай был готов к миру после, но… Привыкнуть к оглушающей ночной тишине и к крикам воронья, клюющего трупы вдоль дорог, невозможно.
