— Ромео! О, отец! Не трогай Ромео!
— Никогда Монтекки и Капулетти не будут вместе! — заорал дед.
«Хорошо, не „Короля Лира“ ставят, — подумал Вадим, — какие, однако, молодцы эти актеры. Несут культуру в массы».
Действие на сцене развивалось по законам шванка[1]. Уже через несколько минут зрелище перестало его интересовать.
Вадим стал в стороне. Снял шлем. Вот такой эксцентричный лунарь. Эстет. Любитель массового искусства. Не обращайте на меня внимания.
Шум накатывал волнами. Болел живот. Он заметил воришек, промышлявших в толпе, лысую девушку, прижимавшуюся к своему кавалеру-задохлику, и типа с каменной рожей. Тип старательно делал вид, что Вадим его не интересует.
Это еще кто? Местная полиция? Тайный агент? Просто наводчик, размышляющий, как бы половчее заманить в переулок, треснуть по голове и хотя бы кольцо снять?
Слопанная утром наркота не впрок пошла: Вадиму стало хуже.
Люди… коричневый поток мыслящих нечистот с одной кривой беззубой харей. Вадим помотал головой, избавляясь от наваждения, — рожа рассыпалась на сотни маленьких рожиц. Шпион старался принять безучастный вид, но снова и снова оборачивался, и в глазах его появлялась бегущая строка: «Что ты тут делаешь? Возвращайся домой, тварь».
Вадим подумал, что сейчас упадет. На сцене кого-то убивали, наверное, имела место быть драка Тибальта и Меркуцио. Вадим осторожно отвернулся. И вдруг взгляд зацепился за знакомое лицо. Миг — и девушка, разочаровавшись в спектакле, поковыляла по своим делам. Где ее приходилось видеть раньше? Кто она? Ее тут не может быть, вот точно…
Светка! Серая мышка, вечная конкурентка по работе. Она тоже здесь! Видимо, лишь благодаря своей серости она до сих пор жива. Блин, ей же, наверное, страшно, ее могут изнасиловать… Забыв об осторожности, об Эйприл — обо всем на свете, — Вадим бросился к ней, окликнул. Девушка глянула через плечо, остолбенела.
— Света! Ты? — Он схватил ее в охапку, прижал к себе, осторожно погладил по волосам. — Все хорошо, все уже хорошо, я тоже здесь.
— Нет, — пролепетала она, слабо вырываясь. — Пусти, господин, пожалуйста.
Вадим встряхнул ее, еще раз встряхнул. Заглянул в лицо. Она зажмурилась. Только когда разлепила веки, Вадим понял, что это не Светка. Точнее, не совсем та Светка. У этой отсутствовал левый глаз. Лицо было грязное, губы шелушились, а брови никогда не знали пинцета. Он вспомнил тонкий розовый шрам на веке Светки-настоящей. Когда она нервничала, шрам краснел.
— Оставь, я больна, я ничего плохого тебе не сделала!
— Извините…
Вадим отпустил ее, и девушка побежала, спотыкаясь. Никто не обратил на нее внимания. Ретируясь, он едва не упал. Уселся на Эйприл и впал в ступор. Память снова и снова прокручивала дурацкую сцену. В таком состоянии его застала Сандра. Положила руку на плечо, легонько встряхнула.
— Я тут тебе камуфляжик прикупила. Вот, куртку накинь… Эй, Вадик, что с тобой?
— Пожалуйста, — процедил он. — Не называй меня… Ва-а-адиком…
— Не пугай меня! Что?!
— Я только что видел знакомую… Свету. И она меня не узнала. Понимаешь?
— Нет.
— Это значит, что у нас есть двойники… или наши продолжения. Или мы их продолжения. Ну, теперь-то дошло?
— Что именно должно дойти?
— Что тут есть я! А там есть ты! И у тебя лицо уж больно знакомое, мы, скорее всего, встречались.
— Ничего себе! А если я умру здесь, что станет с моим дублем? Дуба даст… или нет? Тут же большая часть народу вымерла, а у вас живы все…
— Тут есть второй я! Нужно его найти, он нам поможет!
Сандра почесала переносицу и сказала:
— И где ты его искать будешь?
— У себя, конечно! У меня комната в коммуналке, от бабушки досталась. Там лет сто уже ничего не менялось. Садись, давай!
Бульвар Вадима вогнал в глубокую тоску: не было деревьев, где он играл в детстве, не было стендов, на которых художники выставляли свои картины, газон зарос бурьяном. Вадиму было интересно, есть ли в этой реальности Храм Христа Спасителя или все-таки остановились на бассейне, но он решил потерпеть. Двойник важнее.
Дом тоже оказался цел — он пережил революцию и, в мире Вадима, перестройку, а в этой реальности — мировую войну.
Путь в родной подъезд закрывала решетка, за которой дремал мужик в рваном жилете неопределенного цвета.
— Да ты богат, — прошептала Сандра, отвечая на жалобный взгляд-вопрос Вадима, — наверное, к барончику прибился и в торгаши заделался.
— Как нам войти? Тут охрана!
— Цыц. Веди себя естественно, обними меня… Вот.
— Что ты задумала?
— Главное, молчи.
Девушка попыталась открыть дверь, ударила ее ногой — охранник встрепенулся, направил на нее ствол. Увидел Вадима и разинул рот.
— Что таращишься, открывай! — прикрикнула Сандра.
— Так ты минуту назад проходил! — Он выпучился на Вадима.
— Это ты охраняешь хреново. Распустились вконец! — продолжила наседать Сандра. — Видишь, он уже и выйти успел, и меня встретить…
— И прическа… женщина… хммм… Прямо настоящий.
— До трех считаю. И раз, и два…
Замок щелкнул, и, охранник, чухая в затылке, пропустил жильцов.
— Мотик заведи внутрь! — велела ему Сандра. — Сопрут — с тебя спрошу!
— Как скажете… — Холуй согнулся в поклоне.
С каждой преодоленной ступенькой уменьшалась уверенность в том, что они все делают правильно. У старой двери Вадим замешкался, не решаясь постучать. Этот потертый бордовый дерматин он помнил с детства. Здесь должна быть новая дверь, железная, которую поставили пять лет назад! Вадим будто вернулся в свое детство, когда бабушка была жива. Вот сейчас она выйдет, улыбнется, потреплет волосы…
— По крайней мере, — прошептала Сандра, — ты… то есть он, живет здесь.
Скрепя сердце, Вадим постучал и втянул голову в плечи. Донеслись шаги, в квартире завозились, и его собственный голос — боже, какой он, оказывается, отвратительный — прогнусил, растягивая слова:
— Колечек, ты уже пришел?
— Э-э-э, открывай! — Вадим попытался придать своему голосу твердость.
Дверь распахнулась… Вадим словно смотрел в зеркало: перед ним стоял он, с точно таким же удивленным лицом, только он-здешний выглядел постарше, светлые волосы ниспадали на плечи, и в ухе поблескивала серебряная серьга. И одежда… жилет в обтяжку, черные брюки — тоже в обтяжку.
— Ты кто такой? — Хозяин оправился от шока.
— Давай мы войдем, а? — Сандра оттолкнула его, не дождавшись приглашения, Вадим поспешил за ней, осмотрел квартиру.
Здесь, похоже, она принадлежала ему целиком. Вот бабушкин пузатый комод, который отправился на свалку сразу после ее смерти, трюмо с почерневшим зеркалом, скрипучий пол… а вообще, чистенько. Только пахнет чем-то… Немытым телом, застоявшимся потом, грязными носками. Дерьмом тянет из санузла.
