— Мы с Эдмондом поспорили… — Греза захихикала; ей хватало одного бокала, чтоб изрядно захмелеть. — Он все-таки совсем тебя не знает, крыска. Он был уверен, что ты поедешь с ним в горсовет. Бедный наивный папаша! Теперь он должен подарить мне медиахолдинг, бедолага!
Реми снова спустилась в холл. Побродила по безлюдному залу, полюбовалась картинами — незатейливыми натюрмортами (она бы написала маслом лучше) в позолоченных рамах. Постояла перед бездарной стереофреской, аллегорически повествующей о колонизации Сирены. Вышла на улицу.
Оранжевое солнце еще не доползло до зенита, но воздух заметно прогрелся. Полдень обещал стать знойным. Никого перед парадным не обнаружилось: ни Бруно, ни сестренок Христофоровых. Дендрополиповый парк был пуст. У Реми появилось желание вынести мольберт и написать пейзаж, но тут сердце ее замерло: в конце аллеи показалась долговязая фигура Кристо. Присмотревшись, она поняла, что ошиблась. Это один из грузовых киберов, спешит, наверное, по вызову завхоза на пищеблок.
Кристо, Кристо… Почему же вы не выходите у меня из головы?
Пробковый шлем, глаза с крапинками, благородная скромность одежд. Во главе горстки самоотверженных волонтеров — против дикого мира и во благо несчастных аборигенов. Настоящий рыцарь… Магистр!
К парадному подкатил джип. Из салона выпрыгнул О’Ливи. Увидел Реми и помахал ей рукой.
— Греза у себя?
— А зачем она вам?
О’Ливи кивнул и побежал к дверям.
— Да она уже напилась! — крикнула Реми вдогонку.
Что происходит? Она всплеснула руками. Их как будто всех подменили на Сирене: и Грезу, и О’Ливи, и даже папа́. Сама того не желая, Реми поплелась следом за писателем.
Дверь в апартаменты Марвелла была приоткрыта. Греза, пьяно похихикивая, прижимала к груди голову О’Ливи, а тот тискал ее бедра и нес какую-то околесицу.
— Вы бы хоть дверь закрыли. Совсем, бомжи, страх потеряли? — пробормотала ошеломленная Реми. Камер наблюдения-то в отеле нет! В отличие от дворца папа́. Вот у них и помутился рассудок от мнимого приволья.
— Чего тебе надо? — промычала Греза.
— Я за гитарой пришла.
— Бери и проваливай. У нас мало времени.
О’Ливи отнял голову от жены шефа и пробубнил:
— Реми! Ну вы ведь умница! Вы не станете ябедничать, правда?
— А! Пусть ябедничает! — Греза откинулась на спинку дивана. — Кто ей поверит? Ночная кукушка кукует громче дневной! Он на нее сердит и слушать не станет!
— Ночная громче дневной… — пробормотала Реми и вышла в коридор. Гитару она так и не взяла.
…Это была захватывающая, волнующая идея. Дерзкая от начала и до конца. Во всем виноват был стресс и… еще раз стресс.
Реми подозвала администратора:
— Я хочу связаться с егерем, сопровождавшим нас на охоте.
— Со Скворцовым?
— Да, с Эндрю.
— Одну минуту.
На самом деле ждать пришлось полчаса или около того. Реми ушла в самую глухую часть парка, забралась в беседку, увитую сине-зелеными стеблями водорослей. Развернула на скамье терминал связи. Сначала терминал молчал, лишь мигал сигнал вызова. Потом в динамике завыло, задребезжало, а над скамьей возникла нечеткая голограмма.
— Скворцов.
— Это Ремина Марвелл. Здравствуйте.
— На атолле Торнадо. Связь плохая. Не вижу кто.
— Ремина. Вы сопровождали нас вчера.
— А! Мисс! Я вас почти не вижу! Я поднимусь повыше!
Голограмма дернулась и погасла. Реми услышала, как хрустят под сапогами егеря ломкие кости полипов. Скворцов тяжело дышал и отплевывался. Потом вдруг грянул выстрел: такой громкий, что динамики терминала захрипели.
— Что с вами, господин Скворцов?
— Ничего… Ч-черт… Вот-вот! Теперь я вас вижу.
— Это вы стреляли?
— Что? Да, я. Жаброхват это был… Они наглые на высотах.
— Господин Скворцов, мне нужны услуги проводника…
— Что? Еще одна охота?
— Нет, это личная просьба. Я хочу, чтоб вы отвезли меня в атолл Алехандро.
— Зачем?
— А вот этот вопрос излишний.
— Я беру за такие прогулки дорого, мисс.
— Могу себе представить.
— Я подумаю, мисс.
— Подумайте. Но я бы хотела отправиться в путь как можно скорее.
— К вечеру я вернусь в Прозерпину.
— К вечеру?
— Через восемь-десять часов. И еще через пять-шесть часов буду готов выйти.
— Господин Скворцов!
— Да, мисс?
— Я бы хотела, чтобы о нашем походе никто не знал.
— Даже ваш отец?
— Тем более отец.
— Тогда я возьму с вас еще дороже. Уж извините, но такой шанс я упустить не могу.
— Ладно уж…
Скорее отсюда! Из серого гадюшника посреди хилой полиповой поросли, где никому нет дела до нее и ей нет ни до кого дела. Подальше от финансовых интересов, заместителей министров и навязываемой роли. Подальше от лицемеров, лжецов и предателей. В рифовый лес. С головою — в буйство красок и запахов! Туда, куда зовет ее рубиновое сердце. Туда, где она может быть полезной.
В атолл Алехандро!
Скворцов перезвонил ей «вечером». Назначил время и место.
Солнце едва доползло до зенита. Знойный день Сирены был в самом разгаре.
Срюкзаком и кофром Ремина потихоньку выбралась на задний двор. Выходить через парадное было нельзя. В эти минуты папа́ имел обыкновение появляться на балконе номера в пижаме и с чашечкой утреннего кофе в руке. Впрочем, утро здесь было весьма условным. Через каждые двенадцать земных часов в номерах плотно задраивали жалюзи и постояльцы ложились спать. Кондиционеры имитировали ночную прохладу, с шелестом листьев и стрекотом цикад. При желании можно было сымитировать шум прибоя, или посвист вьюги, или шорох дождя. Одна из стен легко превращалась в окно в другой мир, но папа́ предпочитал просто темноту. Реми помнила это с детства, с тех давних пор, когда тайком пробиралась в родительскую спальню, протискивалась между папой и мамой и мирно засыпала.
Она прошла через полуотворенные ворота и очутилась на улице. Стоял знойный оранжево-фиолетовый день. Солнце торчало почти в зените и не думало двигаться с места. Жужжал мириадами жаброкрыльев вездесущий летучий криль. Протарахтела автоматическая повозка на высоких колесах. Реми огляделась, бегом пересекла улицу. Шагнула на тротуар. Тусклая в солнечном свете причудливо изогнутая неоновая трубка зазывала промочить глотку в баре Энрике. Ремина жажды не испытывала, но именно в этом заведении Скворцов назначил ей встречу, поэтому она, не раздумывая, шагнула к двери.
И едва успела отшатнуться. Дверь распахнулась, из облака табачного дыма вывалился забулдыга в грязных лохмотьях. Потерял равновесие, живописно пропахал мостовую носом. Заорал благим матом, попытался встать, но через миг затих. Реми такое видела только по телевизору. Ей стало любопытно. Она подошла к пропойце, наклонилась.
