Как энергетический вампир, он всегда хорошо чувствовал чужую смерть и мог предотвратить ее, если существовала такая возможность. Или убить, чтобы не истратить силу понапрасну. Мертвые уже не могли поделиться силой, на это способны только живые. Акт милосердия. Эти слова тоже не несли для него особого смысла, но он часто их слышал от людей в подобных ситуациях.
Вообще, то, что он проделал с этими людьми, спасая им жизнь за счет жизни их товарища – это непросто. Очень непросто, если приходится забирать и переопределять жизненную силу так стремительно – за считанные секунды. Так можно и надорваться. Лайнус потратил больше, чем взял, он даже потратил часть себя, почувствовав, что иначе не справиться. И ощущал себя постаревшим лет на десять. А может, и все двадцать. Он и так прожил больше отпущенного срока – благодаря людям, среди которых обитал большую часть жизни. Усталость, скованность суставов и вялость мышц, сознание, словно тонувшее в вязком клее опустошающей расслабленности… Но он не сомневался, что быстро погасит задолженность. Он помог им выжить, и теперь спокойно мог собирать дань, как пастырь добровольные пожертвования прихожан – для их же блага. Страх, беспокойство, злоба, агрессия, боль, любой сильный эмоциональный всплеск – все годилось в дело, для поправки собственного здоровья тавеллианца.
Тела обоих пехотинцев, выдранные из сидений ударом при крушении, сплелись валетом, мертвое тело поверх живого. Каждый в своей броне – свыше трехсот килограмм. Огромные и неповоротливые с виду силуэты. Бронированная лапа выжившего все еще стискивает рукоятку плазмогана – он так не разжал хватку, когда его, уже бесчувственного, Зайда тащила к «жуку», не разжал и сейчас. На бедрах крепились штатный игломет и вибронож, на встроенном в доспехи поясе разгрузки выпукло выделялись запасные обоймы для плазмогана, несколько увесистых цилиндров плазменных гранат, емкость фляги и пенал с сухпайком. Второй, теперь мертвец, остался без тяжелого вооружения, основное оружие пехотинца – плазмоган, осталось в кабинете прима-полковника. Если бы головы солдат были защищены так же, как и их тела, возможно, уцелели бы оба, но в шлемы были встроенные ментальные блокираторы, поэтому во время схватки на базе Зайде пришлось их сорвать, чтобы Лайнус мог атаковать. Так что попытка спасти обоих от взрыва базы бикаэлке не удалась, у Костлявой Старухи на их счет имелись свои планы. Лайнус подумал об этом довольно равнодушно, даже не пытаясь стащить одного громилу с другого – для этого у него не хватило бы сил. Он просто коснулся сознания выжившего. На себя потратить опять не удалось. Ничего, еще успеет. Насчет людской благодарности Лайнус никогда не обольщался, очень уж его способности специфичны, так что незнание для них о том, как он их использовал – благо.
Пока пехотинец приходил в себя, Лайнус нашел себе дело – отстегнул с бедра мертвеца вибронож, аккуратным росчерком взрезал корсет из медпены на своей руке и избавился от него. Так же неторопливо скатал рукав комбинезона, возвращая наконец его на место, застегнул манжету. Трещины в костях давно срослись, так что в корсете, наложенном еще в лазарете базы, не было необходимости. Честно говоря, он вообще не был нужен. Если бы доктор не вкатил им с Зайдой снотворное, Лайнус сумел бы и сам залечить себя. Попользовался бы, к примеру, сломанной рукой капитана Семика. Боль – это зачастую напрасно растрачиваемая живым организмом энергия, грех ее не забрать. Боль…
Тавеллианец учуял нечто странное, и повернул голову. Взгляд уперся в «жука», лежавшего на боку. Обломки трех манипуляторов с той стороны, которой грузовоз врезался в стену туннеля, рассыпались позади него веером, обтекатели антигравитационных толкателей большей частью смялись в гармошку. Но грузовоз все еще ощущался живым. Он страдал… от потери целостности? Это и было странно. Такое же ощущение у тавеллианца возникло, едва он увидел этого «жука» еще в ангаре, хотя до этого момента он никогда не воспринимал механизмы как живые существа. Лайнус снова подумал, что такие способности есть только у Сомахи – одушевлять технику. И только сейчас ему пришло в голову, что именно Сомаха как-то мог к этому приложить руку. То необычное предупреждение в кабинете базы «Зеро», свалившееся к ним в головы с Зайдой и по сути спасшее им жизнь… Неужели тоже он? Но Сомаха не был настолько силен, а ментальная сила того, кто заставил их действовать не раздумывая, ошеломляла и подавляла. Да и жив ли он? На базе парня в момент взрыва не было, это точно, дальность чутья тавеллианца невелика, но сквозь стены внутри базы он сумел бы его найти. Возможно, Сомаха все-таки еще жив. Иначе Зайда сильно расстроится, не говоря уже о шефе – Кассиде. Толстокожий кассиониец привязался к парню гораздо сильнее, чем полагал сам, и его желанием видеть Сомаху в составе своего экипажа двигали отнюдь не только соображения прибыли, которую обеспечивали его способности…
Фигура в броне шевельнулась, и Лайнус отвлекся от раздумий. Пехотинец заворочался, спихивая с себя тело товарища в боевом скафандре. Тот с глухим лязгом упал рядом, Лайнус едва успел отступить, уберегая ноги. Затем невозмутимо наклонился и защелкнул вибронож на бедре трупа. Он не любил оружие. Предпочитал рассчитывать на свои силы. Да и боевой вибронож штурмовика – тяжелая штуковина, около двух килограмм, чтобы спокойно таскать ее на себе, нужно обладать приличной физической силой, а этим хрупкий по телосложению тавеллианец похвастаться не мог.
Из темноты проступила и склонилась над пехотинцем бледная худощавая фигура в перепачканном медицинском халате. Старший лейтенант Старик. Тоже очухался, все про него забыли, а вот он про свои обязанности – нет. Чувствовал себя старлей неважно, лоб его блестел от пота, все тело покрывали многочисленные болезненные ушибы, он был испуган и растерян, но занялся в первую очередь пациентами, а не собой. Это вызывало уважение даже у тавеллианца. Нужно ему помочь. Лайнус впитал его страх, и доктор сразу начал дышать ровнее, а взгляд стал более осмысленным.
– Оставь его, – остановил эскулапа Лайнус, заметив, что тот деловито расстегивает медицинскую сумку, которую прихватил с собой из лазарета. – Ему не поможешь. Займись вторым.
– Что происходит? – просипел пехотинец пересохшим горлом. Пятна света на экране тепловизора плыли по его лицу – широкоскулый, большеглазый тип с короткими курчавыми волосами, со сломанной переносицей. Сочась из ноздрей, кровь залила его подбородок, блестела, словно жидкий огонь, стекая за ворот боевого скафандра. – Где мы находимся?
