А в груди тянет, жмет как-то по-особому. То ли в предчувствии старта, то ли просто не хочет человеческая натура покидать то, что всегда было самым надежным домом. И только сейчас где-то внутри приходит понимание, что рай, который так безуспешно искало человечество — всегда был рядом. На Земле.
Стальные фермы сменяются одна за другой. Промежуточные площадки. Первая, вторая, третья… И зреет в душе, пробивается. Растет! Вот уже дрожь по спине. И кажется, что каждый волосок встает дыбом. Последняя площадка.
Прощай Земля.
Мелькает ажурная решетка комингса. И люк захлопывается за спиной. В кабине тесно. Экипаж молча рассаживается в компенсаторные кресла.
— Ключ на старт.
Как сотни лет назад. Маленький железный ключик.
— Центр управления дает добро, — на мониторах унылая, но торжественная физиономия Феклистыча.
— Предстартовая проверка. Пусковые системы?
— Норма.
— Двигатели.
— Норма.
— Стартовая площадка.
— Готовность.
— Системы стабилизации.
— Норма.
— Центр управления, предстартовая проверка пройдена. Прошу разрешения на старт.
— Центр управления, — голос Феклистыча предательски дрогнул. — Дает разрешение на старт!
— Первичное зажигание!
— Есть первичное зажигание.
— Прогрев!
— Прогрев пошел.
— Обратный отсчет.
И в этот момент у каждого человека сидящего в кабине управления ёкает сердце. Вздрагивают медицинские датчики, бесстрастно фиксируя скачок давления, прыжок сердечного ритма. Но уже ничего нельзя отменить! Старт или смерть!
— Десять! Девять! Восемь! Семь! Шесть! Пять!
А где-то внизу уже грохочет! Уже рычит могучий зверь!
И по телу бегут мурашки. И дрожит стальной корпус!
— Четыре! Три! Два! Один!
— Старт!
Оглушительно ревет пламя! Рушатся решетчатые фермы. Сноп пламени бьет из отводных туннелей.
Но сквозь шипение и рев, сквозь грохот и взрывы слышится, как сотни лет назад, победное:
— Поехали!
Здравствуй, Небо!
Когда у тела исчез вес и осталась лишь масса, Богданов отстегнул ремни и выплыл из компенсаторного кресла.
— Капитан команде. — Лепесток микрофона, прилепленный к щеке, отозвался легкой вибрацией. — Четыре часа на подготовку к разгону. Бортинженера прошу доложить о готовности. От медика хочу услышать отчет о физическом состоянии команды после старта.
— Так точно, — отозвался Мацуме, а его брат добавил:
— Прошу всех вернуться в кресла для прохождения медицинского освидетельствования.
Богданов вздохнул. Все это было чисто формальной рутиной. Ежу понятно, что корабль готов к тому, что бы сорваться с орбиты, а здоровье экипажа близко к идеалу. Но есть такая штука, как формуляры, следовать которым обязан, обязан и еще раз обязан каждый капитан! Потому что космос не то, что шуток не любит, а даже намека на иронию не понимает. Потому Богданов послушно забрался обратно в кресло и пристегнул ремни. Скорее интуитивно, нежели физически ощутил, как заработали скрытые датчики.
Колко стрельнуло в руку у локтя. Сотни микроскопических сенсоров сейчас собирали о нем данные: от банального пульса, до биоэнергетических показателей. Было в этом процессе что-то от колдовства. Игорь знал, что при необходимости маленький японец Кадзусе может отдать команду и ему, Богданову станет весело или грустно, а может быть повысится работоспособность или наоборот, захочется спать. Через иголки, сенсоры, излучатели медик настраивал каждого человека, будто механизм, музыкальный инструмент. Может быть, скучные формуляры были в чем-то и правы…
Пока работала медицинская техника, Богданов вывел на экран предварительные результаты обследования экипажа.
Как и следовало ожидать, стартовые перегрузки команда перенесла отлично. Даже несимпатичный капитану Погребняк. Богданов еще раз прокрутил в голове события прошлого вечера. Холодное прощание с Катериной, то, как он посадил ее на последний поезд. Она чмокнула, по столичной моде, воздух у его щеки. Поезд зашипел, втягивая тормозные крючья, просел на магнитной подушке, и, глядя на исчезающие в темноте красные габариты, Игорь понял, что больше Катерину уже не увидит. Дурной это был знак, разругаться с подругой перед стартом. Не хорошо, конечно. Но сделанного не воротишь. И дело было, конечно не в Погребняке, хотя он был Богданову неприятен. Дело было черт его знает в чем. Стоя на вокзале, Игорь с превеликим трудом подавил естественное мужское желание напиться, хотя это было бы сейчас ой как кстати.
Но на утро его ждало небо.
И черт с ней, с этой дурной бабой. В конце концов, он капитан. Его любят звезды! Как на земле, так и на небе…
Но, как говорится, осадочек остался.
Теперь, летя через пустоту, на самом краешке стратосферы, и рассматривая физиономии своих подчиненных, Богданов в очередной раз размышлял о том, на кой черт ему подсунули этого Погребняка?
Таких «главных по тарелочкам» в космофлоте никто не любил. Прежде всего, потому, что ни с одной внеземной цивилизацией прямого контакта наладить не удалось. И все, с чем земляне имели дело, это развалины на Марсе да странные «инопланетные диверсанты», которых Агентство регулярно отлавливало на Земле. А на Марсе?.. Да очень впечатляющие, но все же просто развалины, каких и на родной Земле навалом.
Когда прошла первая эйфория от освоения Солнечной системы и стало ясно, что жизнь в ней существует только в виде разнообразных бактерий да и то, только под толщей льда одного из спутников Юпитера, на специалистов по внеземным цивилизациям стали смотреть как на очень ловких шарлатанов, которые на волне ажиотажа сумели урвать несколько крупных грантов. Развивать науку о Контакте стало невыгодно, да и упоминать о «тарелочках» считалось дурным тоном. Будто человечеству было обидно. Оно столько времени ломилось в космические ворота, а обнаружило только пустоту, хаос, пыль и куски камня.
Загадочная Вселенная снова отодвинулась куда-то, теперь за пределы Солнечной системы, утащив с собой все загадки, богатства и другие манящие игрушки. И если бы не обнаружение следов инопланетян на Земле, Агентство вообще перестало бы существовать. Хотя, кто их видел, тех злокозненных пришельцев? Кому оно нужно?
Так зачем же нужен специалист по контактам?
Ответ лежал на поверхности. На этот старт возлагались большие надежды. Корабль должен был вернуться. А значит, это был не просто полет, а первый рывок человечества в ту часть Вселенной, где могла быть… жизнь. Но у Богданова сложилось стойкое впечатление, что Погребняк не то, что с инопланетными цивилизациями не сумеет наладить контакта, но и с людьми-то не слишком ладит. К чему он тут? Присматривать за полетом? Паранойя у космического Агентства разыгралась?
