— Я уже рассказывал эту историю, — начал майор.
— Не мне.
— Я к тому, что о ней уже печатали, и кое-кто рассказывал… Мой полковник.
— Но я-то о ней не слышал.
— Хорошо, хорошо. Мы случайно наткнулись во время чистки на отряд Тамерзумаева. У него было больше людей, чем у меня. Нас прижали. Не подойди на выручку вертолетчики — дело было бы совсем плохо. Они нас прикрыли. Мы смогли перегруппироваться, занять очень выгодные позиции. Потом в тылу у боевиков высадились десантники. Артиллеристы подтащили гаубицы и стали обрабатывать район дислокации отряда боевиков. Тем стало очень плохо. Ушли немногие. Может, никто не ушел. Точно-то мы не знаем, сколько человек было в отряде. Тамерзумаев сам этого не знал. Все путался в цифрах, когда его допрашивали. В общем, его взяли мы. Но на это наложились и старые заслуги. Месяц какой-то сумасшедший выдался. По совокупности и приставили к Герою. Вот и все.
— А-а? — ничего кроме этого Сергей не смог вымолвить.
Кондратьев рассказывал все слишком поверхностно.
— Где вы были ранены? — Сергей показал теперь на ногу.
— Это в Югославии. Точнее, в Македонии. Я там в контингенте миротворцев был. ЭМФОР. Бронетранспортер итальянский на мине подорвался, а мы на нем ехали.
Кажется, они говорили слишком громко. Соседи на них уже косились. Сергей заметил эти взгляды, убавил голос. Это чуть сдерживало его мысли, заставляло выбирать слова.
Однако он опять почувствовал приближение боли. Его ослепила серия ярких вспышек, вырвавшихся одновременно практически из всех фотоаппаратов. Она прошла по залу, как взрывная волна, ударяясь о стены.
Президент взмахнул руками, попросив всех сесть, но прежде, чем зал выполнил эту просьбу, ему пришлось взмахнуть раза три. Его походка была сдержанной, выверенной, а когда он дошел до трибуны, то выждал небольшую паузу, во время которой обвел зал глазами, еще раз улыбнулся и только потом заговорил.
— Я очень рад всех вас сегодня здесь видеть.
Зал ловил каждое слово. Вспышки стали менее интенсивные. Их концентрация увеличивалась, когда президент взмахивал рукой. Они раздражали сетчатку глаз даже у тех, кто сидел к фоторепортерам спинами. Каково же было президенту? Так и вовсе можно зрение потерять. Хотелось выгнать фоторепортеров или попросить их остановиться и не мешать слушать. На них не косились и не шипели только потому, что внимательно слушали президента.
Зрение вернулось к Сергею не сразу. Вначале он видел все через молочную пелену, точно в зале мгновенно сгустился туман, окутав и ряды с приглашенными, и трибуну с президентом. Он протер пальцами глаза, но это не помогло. В ушах стоял гул, и слова звучали невнятно, издалека, будто у него в ушах были тампоны или его отделяло от президента не десять метров, а, как минимум, раз в пять больше, да к тому же сломались все усилительные колонки. Он испугался, что когда дело дойдет до вручения, то не услышит свое имя, останется сидеть на месте, а все подумают, что он просто сбежал с церемонии, потому что список сверен, не явившихся просто вычеркнули, чтобы президент не звал их напрасно. Его бросятся искать по коридорам дворца, вообразив, что он мог там заблудиться. Он посмотрел на Кондратьева, хотел попросить его о небольшой услуге — толкнуть в бок, когда назовут его имя. Но майор так зачарованно слушал президента, что Сергей побоялся выводить его из этого состояния. Он вспомнил, что у старичка на крайнем кресле есть список всех приглашенных — там указано в каком порядке будут вручаться награды; заполучи он этот список, то примерно смог бы определить, когда и ему придет время идти к трибуне.
Отвернувшись, он вдруг почувствовал, как защемило у него сердце. Он не смог вдохнуть полной грудью, потому что попытка эта отозвалась болью в сердце, будто в него, вместе с воздухом, попали иголки и острые осколки. Он стал сдерживать дыхание, глотая воздух через рот крохотными порциями. Кислорода стало не хватать. На лбу опять проступила испарина. Перед глазами все опять помутилось. «Ну что же со мной случилось?» Может, он стал носителем какой-то заразы. Точно его тело пропиталось радиацией, смертельно опасной не только для него, но и для всех, кто его окружает. Будто его накануне кто-то сглазил, а чтобы прогнать эту напасть, недостаточно груды лекарств. Придется идти к колдуну или знахарю, благо недостатка в таковых сейчас нет, вот только как определить, кто из них действительно может помочь, а кто обыкновенный шарлатан.
Он захотел уйти, подумав, что не выдержит всей церемонии, обязательно упадет в обморок, продлись она еще минут двадцать, и произойдет это как раз в тот момент, когда президент будет вручать ему орден. Все подумают, что он перенервничал. Он опять станет знаменит…
Награды в красных прямоугольных одинаковых на вид коробочках были разложены на небольшом журнальном столике. Здесь же ворохом лежали букеты гвоздик. Сергей не заметил, как внесли столик. Не мог же он появиться по мановению волшебной палочки. Пока коробочки были закрыты. Никто, наверное, не смог бы определить, что в какой из них лежит, так что президенту, вероятно, придется по очереди просматривать их, пока он не отыщет нужную. Когда коробочек будет оставаться все меньше, он станет находить нужную побыстрее.
К трибуне, шаркая ногами, поплелся старичок, опираясь на мощную палку с резиновым набалдашником. Вероятно, из-за того, что палка была очень тяжелой, старичок передвигался так медленно — брось он ее, то поскакал бы, как ребенок, но палка была очень красивой — жалко с ней расставаться и на несколько секунд. Президент подбадривал его взглядом, казалось, что он готов броситься к старичку, взять его под руку, довести до трибуны, а потом проводить обратно или вовсе принести ему награду — пусть остается на месте. Оркестр играл что-то торжественное.
У микрофона, объявляя имена награжденных, стоял другой старичок. Раньше он работал диктором на телевидении. У него был хорошо поставленный, очень низкий голос, как у моржа, выбравшегося на лежбище, такие сейчас оказались не в моде, поэтому в его услугах почти никто не нуждался. На эту работу его пригласили по личной просьбе президента.
Сергей стал волноваться. От мысли, что он через несколько минут пожмет руку президента, ладони его покрылись потом. Он стал рыться в карманах, искать платок, чтобы стереть пот, но вспомнил, что оставил платок в куртке. От этого он расстроился, нервно поводил ладонями по брюкам, покосился на Кондратьева, но тот был слишком спокоен, чуть вытянув шею, он следил за церемонией. К трибуне он пойдет чуть ли не самым последним, когда все вокруг уже получат причитающееся, а в душу начнут забредать мысли, что тебя забыли включить в список и ты останешься без награды.
