Проверить, насколько мы не бросаемся в глаза, довелось достаточно быстро. У северян не было привычных нам небольших поселений на десяток — два домов, скорее мелкие городишки. Да и обширных полей вокруг не наблюдалось. Только на подходе к городку мы вышли на рукотворные земельные наделы, между которыми виляла дорога. Культура, обильно взошедшая на полях, напоминала пшеницу, отличаясь от неё красным с фиолетовыми отливами цветом.
Городишко имело деревянную стену, совершенно не выглядящую старой. Над этим частоколом торчали крыши домов, и поднимались столбы дыма. В воротах стояла пара стражников, лишь мазнувшая по нам взглядом. Наши лошадки ещё не успели вымотаться, поддерживаемые Заком, поэтому мы решили не делать остановку, пройдя городишко насквозь. На выходе другая пара стражников точно так же нас проигнорировала.
Когда за нашими спинами снова сомкнулся лес, Жак удовлетворённо кивнул:
— Ну вот, что я говорил? Никому нет до нас дела.
Мы были вынуждены согласиться.
Вновь потянулась дорога. Дороги сильно похуже наших, вокруг глухие леса, часто выли волки. Деревень не встречалось вовсе, попадались такие же городишки, обнесённые частоколом и окружённые возделываемыми полями. Таверны не отличались уютом и вкусной кухней, трактирщики были не особо вежливы, даже коней кормили неохотно, пытаясь подсунуть гнилое сено вместо зерна.
На третью ночь мы остановились в городишке, под которым стоял полк. Смогли оценить, что к солдатам у местных жителей отношение ещё хуже, чем к непонятным путникам. Нас впустили в город, когда убедились: мы не солдаты. Стражники на воротах придирчиво нас осмотрели, приказали показать содержимое сумок, отказов не принимали, предлагая топать дальше в обход города. Мы, впрочем, ничего подозрительного с собой не везли, одежда, еда, немного оружия. К последнему вопросов не было, безопасность, на дороге встречались обглоданные кости лошадей и людей.
В этот раз таверна нам попалась поприличнее. Пока я проверял, чем кормят лошадей, Жак объяснялся с хозяином. В конюшне, утеплённой, что, впрочем, можно было сказать про любые постройки северян, работал неприветливый парень лет пятнадцати. Заметив, что я наблюдаю за его работой, он спросил:
— Чего надо?
— Больше уважения клиенту, — ответил я, слегка коверкая произношение. — Жду, пока будешь кормить. В других местах подсовывали гнилую солому, проверяю.
Парень хмыкнул:
— Дам солому — будут жрать солому, никуда не денутся.
Настроение у меня было далёкое от благодушного. Напряжение из-за движения по враждебной земле, неприветливые люди, общая паршивость всего положения, в котором я находился, поутихшая, но не исчезнувшая тоска по Раде. Всё это подталкивало меня на эскалацию конфликта. Я понимал это, но не хотел ничего менять.
— Дашь солому — заставлю тебя её жевать. А будешь грубить — отрежу язык.
Парень, кажется, только и ждал такой возможности. Похоже, не я один не прочь устроить драку и скинуть негатив. Широко улыбнувшись, он встал посреди конюшни, уперев руки в боки.
— Слыхал, Пахом? Этот чужак… — дальше он выдал предложение на диалекте, так что смысл я уловил весьма отдалённо.
С другой стороны, какая разница, что именно он там сказал? Что он позовёт на разборку своего дружка, было очевидно из первых двух слов. И дружок пришёл, откуда-то из темноты вылез здоровенный детина с лицом, не обременённым интеллектом. Одежда на нём напоминала сшитые между собой мешки… Прочему напоминала, ими и являлась, слишком крупным он был, чтобы носить человеческие вещи.
— У-у? У? — протянул Пахом.
Пацан указал на меня и снова что-то сказал на незнакомом диалекте. Я окинул взглядом Пахома, пацана, оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, что нам никто не помешает. Размял плечи и двинулся навстречу здоровяку, не отвлекаясь на слова и прочую ерунду.
Через десяток минут я зашёл в таверну, потирая пальцами разбитую губу. Все травмы, что смогли мне нанести эти двое. Пахом, ожидаемо, был слишком медленным и неповоротливым, и попасть в меня мог разве что случайно. Пацан вообще ничего из себя не представлял, пусть и был крепок для своего возраста, всё же работает на конюшне.
Хозяин ставил на наш стол большое блюдо с жареной уткой, когда увидел меня. Увидел и нахмурился, что-то спросив у Жака. Имперец, вероятно, и так понял, что произошло, и спрашивать у меня ничего не стал, ответив хозяину угрожающим тоном. Тот кивнул, бросил на меня тяжёлый взгляд, и удалился. Рухнул на неудобный стул. Зак заметил разбитую губу, но проигнорировал. Если попрошу помощи, скажет, что ради маскировки свои способности применять не будет. Ну и чёрт бы с ним. Следующей травму заметила Илара.
— Опять хотели лошадей травануть? — тихо спросила она.
Не скажу, что я ждал особой заботы о моём здоровье, но всё равно обидно. Киваю и переключаюсь на еду.
— Ещё два дня, и мы попадём в более цивилизованные места. Там будет получше, — сообщает Жак.
Вяло отмечаю, что имперец, вероятно, уже приезжал сюда. Он неплохо ориентируется на местности, да и с населением общается привычно. Однако спрашивать об этом желания нет. Соврёт, либо вообще не ответит.
Илара что-то спрашивает у него, Жак улыбается, отвечает. Пока мы едим, эта парочка продолжает общаться, причём достаточно тепло. Даже Зак это замечает. Мы с магом жизни переглядываемся, Зак показывает мне несколько знаков, которыми мы пользовались во время войны. Общий смысл: «их надо оставить наедине». Киваю, соглашаясь.
Стараюсь быстрее закончить с едой и свалить в комнату, но у местных оказались другие планы на этот вечер. В таверну зашла группа стражников, хозяин таверны и побитый пацан, успевший отмыть лицо. В воспитательных целях я макнул дурака в яму, куда сгребали конский навоз.
Мы повернулись к пришедшим. Хозяин заведения что-то говорит страже, несложно догадаться, что именно. Тот без особой радости кивает и двигается к нам, сопровождаемый подчинёнными.
— За нашим хто баячит?
Морщусь. Такое чувство, что у местных в каждой деревне свой диалект.
— Я, — отвечает Жак. — Что-то случилось?
— А то, — кивает стражник. Указывает на меня, — Этот чужак побил лошару.
Зак хмыкает, да и я тоже. Впрочем, это у местных так конюший называется, лошадник или лошара.
— А хорошо ли лошара свои обязанности выполнял? — уточнил Жак.
Стражник мотнул головой.
— Какая ризна? Була есть була, бить дитя нельзя.
Имперец многозначительно улыбнулся, ухитрившись этой улыбкой передать, что стражнику лучше правильно ответить на следующий вопрос, иначе следующим битым может быть сам служитель порядка.
— Хозяин хочет, чтобы мы заплатили виру? — спросил Жак.
Стражник нахмурился.
— Не. Этому плетей всыпем десят, да всех ляшей.
Имперец элегантно обтёр рот от остатков еды, поднялся, скинул дорожную куртку. Я тоже поднялся, только верхнюю одежду снимать не стал, и так неплохо. Стражники напряглись.
— Тебе стоило взять виру, — покачал головой Жак. — теперь останешься с тумаками.
Второй раз было намного интереснее. Мы даже ухитрились не разнести таверну, сломали всего один стол и пару табуреток. Стражники, один за другим, вылетели на улицу. Вместе с ними, только из-за моей недавно обретённой мстительности, вылетел и лошара. Хозяина таверны Жак вежливо попросил вернуться к своим обязанностям.
Потирая костяшки пальцев, я обернулся к столу. Илара довольными глазами смотрела на Жака, Зак закончил с едой и уже встал из-за стола, чтобы убраться в комнату. Я здесь, похоже, тоже лишний. Вышел на улицу, посмотрел на серое небо, на поднимающихся и потирающих бока стражников, да и присел на ближайшую бочку, в которой, судя по её виду, должно было расти нечто декоративное, но давно сдохло в местном климате. Старший поднялся, потянулся, да и подошёл ко мне, сев на соседнюю бочку.
— От и славно. А то скучно совсем, — пожаловался он.
Ну и порядочки здесь у них. Тем временем стражник достал трубку, вдумчиво набил табаком. Пошарил по карманам в поисках, чем зажечь. Я мог бы магией, но конспирация, достал из кармана походные спички, помог прикуриться.
