Магги кивнула и задумалась, – даже уже заранее подняв руку, чтобы постучать в дверь заведующего, но так к ней и не подойдя. «Бред, – возмущенно сказала она себе мысленно. – Нет, не это надо же, так лихо настроение испортить перед выходными! Просто свинство!»
Круто развернувшись и пошагав наконец к выходу, врач трясла головой и едва ли не рычала от злости. Надежда на то, что гнусное ощущение пройдет к моменту прихода домой – к ужину, теплому пледу и дочкой под боком, вдвоем у телевизора, была слабой. Ну, пусть это хоть к понедельнику кончится, – и так, чтобы не возвращалось. Опухоль там или не опухоль, у каждого человека в наши дни было достаточно собственных проблем и задач, чтобы осложнять свою жизнь еще больше чужими. Ну так пусть оно и будет дальше. Как говорится, утро мудренее вечера, а понедельник субботы. Сейчас был только вечер пятницы.
Россия должна быть расчленена. Нельзя терпеть на Востоке такое колоссальное государство.
Геббельс, дневники
Подводные лодки скользили сквозь черное пространство, невидимые и почти неслышимые. Вокруг было чужое море, даже само их существование в этих водах таило риск. Ежеминутно сонар каждой мог услышать всплеск наверху, означающий вход в воду противолодочной торпеды, готовой ринуться вниз и вперед. Насколько командиры субмарин могли понять – каждый сам для себя – пока по ним не работал ни один самолет, а количество противолодочных надводных единиц так и не возросло. Но все начинается с ничего, а в море в особенности. Фактически их уже часами могли слушать пассивными, никак себя не проявляющими системами, и тогда они все были обречены.
Коммандер Мартин свел пальцы правой руки в щепоть и провел ими по своему лицу. Лицо дергало: кожу будто покалывало изнутри несильными, но все равно чувствующимися электрическими разрядами. Он скосил глаза вправо, на затылок офицера, утвердившегося в кресле за центральной панелью тактического экрана. Затылок выглядел отвратительно: сбритые месяц назад наголо волосы отросли, но не до такой длины, чтобы прикрыть две жирные складки. Лишний вес, основной порок современных подводников и летчиков. С точки зрения медицины – набираемый ими по совершенно независимым причинам, но какая разница… На коротких волосках лейтенанта блестели капельки пота. Такие же капли стекали и по его собственной коже, пропитывая рубаху изнутри: это коммандер ощущал отстраненно, как будто в полусне. Система кондиционирования воздуха работала в минимальном режиме, и температура в центральном командном посту «Сан-Хуана» была ощутимо выше обычной. Приоритетом системы было обеспечение постоянства газового состава внутриотсечного воздуха. Значимость температурных показателей для программы была насильственно подавлена: в настоящее время их целевое значение было сведено к «физиологической норме» в целом, а не к комфортным значениям. А насыщенность центрального поста излучающими тепло приборами была выше, чем где-либо в пределах лодки. В воздухе стоял резкий запах озона, острый запах пота и еще один, даже еще более острый – «запах» азарта. Или азарта, смешанного со страхом, если быть честным перед собой.
– Сила течения растет. Заходит чуть к востоку.
Голос лейтенанта сдавлен. Сложно понять, чем, каким чувством его исказило. Даже если страхом – пускай. Абсолютных храбрецов, полностью бесстрашных от природы людей отсеивают на первых же тестах при поступлении в военно-морские училища. Храбрец опасен: он не понимает, что бой может быть выигран у него вражескими командирами, испытывающими в эти минуты самый настоящий страх. Он может погубить своих людей и стоящую 900 миллионов долларов субмарину, просто не получив в нужный момент бесшумного укола в кишки. Как пишет журнал «Сайнтифик Американ», в мозгах таких людей не хватает эндогенного норэпинефрина: ну так это их проблемы, пусть идут в другой род войск.
– Реактору выше до 15 процентов.
– Так, реактору выше до 15 процентов, сэр.
Капля пота скатилась по спинке носа коммандера, и он снова стер ее пальцами, стряхнув куда-то вбок. Таким движением самураи в фильмах стряхивали кровь с лезвий. Смешно и нелепо…
Усиливающееся подводное течение и изменение его направления по отношению к курсу лодки могло означать многое, но в данном случае гадать не требовалось. Они подходили все ближе к берегу. При выдвинутом к поверхности локаторе они могли бы получить изумительную картинку, но та не нужна: коммандер знал местонахождение «Сан-Хуана» с точностью до десятка ярдов. Он был готов поручиться за то, что пунктиром пересекающее их курс течение – это след Индиги, холодным языком высовывающийся в залив: или, как говорят русские, «губу» одноименного названия. И не растворяющийся в соленой воде, пока губу не перестанет прикрывать далеко выдающийся в море мыс – Святой Нос. Река Индига неполноводна, тем более в это время года. Даже вместе со своим крупнейшим притоком, Белой, она не может выдать настолько значимого течения: длина губы 10 морских миль ровно. Тогда что это?
Коммандер Мартин покачал головой и тут же пожалел о сделанном – на него вопросительно посмотрели сразу несколько человек. О течениях Поморского пролива профессиональными гидрографами были написаны сотни страниц. О течениях Индигской губы и расположенной к северу от того же Святого Носа Горностаевой губы имелось несколько страниц малокачественного перевода с русского: тезисы из «сборника трудов» национальной российской, а точнее, даже еще Всесоюзной гидрографической конференции 60-х годов. Хорошо, что имелось хоть это. И тоже – какая разница, в конце концов. Если преувеличить совсем чуть-чуть, то мощи ядерного реактора «Сан-Хуана» хватало бы, наверное, и чтобы пройти Ниагарский водопад снизу вверх.
Они были в Баренцевом море, как и сколько-то суток назад, но это было другое Баренцево море. Эта его часть была русской всегда или почти всегда. Шайки новгородских пиратов грабили здесь ганзейские когги, потом всех остальных. Здесь русские создавали конкуренцию викингам, а потом фактически превратились в них. Здесь или почти здесь они терпели поражение от немцев во Вторую мировую: на имеющихся у коммандера картах были отмечены отдельные известные магнитные аномалии – морские могилы, покрытые ковром бурых водорослей, на две трети ушедшие в песок и ил остовы старых транспортов.
– Пятнадцать миль ровно до береговой черты.
– Глубина?
– Двадцать восемь фатомов.
Это было мало: большая часть Баренцева моря довольно глубоководна, но они были слишком близко к берегу. Коммандер не мог полностью согласиться с решением командования, пошедшего на столь значительный риск ради сокращения дистанции пуска. «Томагавк» в неядерном оснащении способен поражать наземные цели на удалении в 870 или 470 морских миль, – для лодочных модификаций UGM-109С и – D соответственно. Приближение вплотную к изобате 30 фатомов утраивало риск, который был на заднем дворе русского Северного Флота очень немаленьким сам по себе. Если он вползет в Индигскую губу, оставив под килем буквально 4 фатома, – каков будет риск тогда? Вопрос был смешон: это невозможно в принципе. Но до определенного предела предписания командования были категоричными, и это абсолютно точно основывалось на действии неких факторов, которые не были доведены до командиров отдельных субмарин. На самом деле его полномочия огромны. Он с полным правом может не принять решение командира эскадры, поскольку на месте ему виднее: насколько фактические параметры среды и противодействия соответствуют ожидаемым. Если коммандер Мартин сочтет, что расхождение слишком велико, это заставит его вынужденно избрать для залпа субоптимальную позицию. Он даже может своей волей отменить полученный приказ и, например, не производить залп вообще. Но при этом не может императивно изменить предварительный список целей и снести с лица земли поселок с ужасным названием Выучейский, располагающийся всего-то в 3 милях к югу от той же Индиги. Полный залп «Томагавков» по скопищу рыбацких сараев – страшно себе представить, что способны были бы сказать по этому поводу контр-адмирал Грум и командиры еще более высокого ранга, не будь эта вводная просто упражнением в мыслях молчаливого, всегда точного в исполнении приказов коммандера. Да, у него огромные права: фактически в эти минуты он повелевает жизнями многих тысяч человек, а в более широкой перспективе и миллионов. У него огромная степень свободы: ни один приказ далекого командования не способен регламентировать ход боя, способного в данной обстановке начаться из ничего и способного продлиться считаные десятки секунд. Ровно столько потребуется противолодочной торпеде, которую может сбросить не видимый и не слышимый из-под поверхности моря русский самолет или вертолет. А его глубина – один смех, и реактор – на 155% мощности…
