Данзан кивнул, присел рядом, отложил ветку, которую только что строгал, и весь обратился в слух. Лена приободрилась и дочитала стихотворение до конца.
Мы вышли ночью из метро,
За КАДом где-то.
Найдем мы, всем смертям назло,
Дорогу к свету.
Домов развалины на нас
Глядят сурово,
А с неба светит мертвый глаз
Луны багровой.
Всё дальше – снежной целиной,
Пока есть силы.
Вдали раздался волчий вой,
Кровь стынет в жилах.
В снегу по пояс мы бредем
И верим – где-то
Среди полночной тьмы найдем
Дорогу к свету.
– Ну как? – спросила девушка, едва смея вздохнуть от волнения.
Она уже не воспринимала Данзана, как великого мудреца, и благоговейного трепета перед ним не испытывала, но зато прониклась к отшельнику глубоким уважением. К его житейской мудрости, к его простой и оптимистичной философии, к умению отвечать просто на самые трудные вопросы.
– Ничего, – отвечал Данзан после короткой паузы, – красивый образ у тебя получился. Не помню, есть ли за КАДом метро.
– Разве это важно? – перебила девушка с нотками обиды в голосе.
– Все важно. Мелочей не бывает. Да и в снегу по пояс ты вряд ли ходила, хе-хе. Ничего, скоро придется. Я вот предпочитаю писать только о том, что сам пережил. Так оно убедительнее выходит.
– Значит, чтобы писать, скажем, про ужасы войны, надо обязательно кого-то самому убить? – воскликнула Лена, горячась все сильнее.
– Нет. Но можно про такое и не писать, – отвечал Данзан примирительным тоном. На это Рысева не нашлась, что возразить.
Отшельник посмотрел задумчиво за окно, где, кружась, падали на лужайку разноцветные листья. Потом повернулся к девушке и произнес с мягкой улыбкой:
– А что ты там еще такое бормотала? Про грозу над стрелкой. Сильно придираться не буду, обещаю.
Первым желанием девушки было промолчать. Стихотворение, отрывок из которого процитировал Данзан, она писала по старым фотографиям, где была запечатлена стрелка Васильевского острова. Сама она ничего этого не видела, и даже о том, что такое гроза, знала только по рассказам отца. Она боялась, что Данзан раскритикует ее стихи в пух и прах, но все же собралась с духом, сделала глубокий вдох, и на одном дыхании выпалила:
Гроза над стрелкой полыхает яростно.
Кислотный дождь стоит сплошной стеной.
Ракеты уничтожили безжалостно,
Красивый древний город над Невой.
Спастись и выжить тут смогли немногие,
Лишь те, кто до метро смог добежать.
Домой обратной нет дороги им,
И к новой жизни надо привыкать…
Данзан слегка поморщился, но замечаний вслух не высказал. Лишь произнес тихо, как бы продолжая разговор, начатый с самим собой:
– А я о другом думаю. Зачем вообще все это было нужно.
– Что? – осторожно переспросила Лена.
Легкую обиду, вызванную тем, что Данзан не дослушал до конца ее стихи, быстро сменило любопытство. Наклевывался очередной «умный разговор». Последние дни она почти не общалась с Данзаном. Все время поглощали хлопоты по хозяйству: утепляли спасательную станцию, запасали продовольствие… Готовились к зиме. Все свободное время Лена проводила с Борисом. Они не сказали друг другу ни слова на тему любви. Никакого специального разговора о чувствах между ними не произошло. Просто они стали слушать друг друга еще внимательнее, делились самыми сокровенными мыслями, вместе смеялись и вместе грустили. И работали вместе, и нелегкий труд сближал сердца сталкера и девушки надежнее, чем любые горячие признания. Ни он, ни она не торопили события. Данзан и Бадархан смотрели на Бориса и Лену и одобрительно кивали.
Но совсем не вспоминать прошлое не получалось. Разговор то и дело заходил об Оккервиле, о подвиге Фила, о Фролове и Краснобае. Борис гадал, где сейчас его верные соратники. Лена думала о Диме и Соне, вздыхала, в который раз кляня себя за то, что не оставила друзьям записку. После таких бесед настроение, как правило, портилось у всех.
– А я ведь пообещал Гаврилову, что встану в строй, – сказал однажды Борис, нервно кидая ножик в мишень, нарисованную на земле. – Всю жизнь мечтал выйти против ублюдочных веганцев. И вот как оно вышло…
– Ты чё, хочешь в герои записаться? – покосился на друга Бадархан. Борис не был безупречным человеком, имелись у него и недостатки, но тщеславие в их число прежде не входило.
Данзан Доржиев, занятый сбором мха для заделки щелей между досками, к их разговору прислушивался, но сам не встревал.
Лена закусила губу. Сначала она хотела напомнить Борису, сколько добра он сделал для жителей метро за последние годы. Потом решила, что это прозвучит слишком банально, и промолчала.
– Ну тебя. Почему сразу «в герои записаться»? – произнес тем временем Борис, задумчиво разглядывая следы от клинка, оставшиеся на земле. – Просто… Просто там война, ребят. А я… А я тут.
И Лена не выдержала. Аккуратные, щадящие слова не находились, поэтому она решила сказать слово, которого старательно избегал и Борис, и спорящий с ним Будда. Слово «смерть». Она подошла к Борису, присела рядом на корточки, и произнесла, едва сдерживая слезы:
– Ты хочешь… Умереть?
– Лен, да ты чё?! Умереть… И тебя одну оставить?! Вот еще! – вскричал Борис и кинул нож в землю с такой силой, что тот исчез почти целиком.
– Не хочешь, – кивнула Лена. – Но себя все равно коришь. Не надо, дядя Боря. Нет, не то. Не надо, Борь. Не мучь себя и меня. Или оставь нас и иди на свою войну…
Сталкер опешил, услышав ее последние слова, издал протестующий возглас, но Лена жестом попросила Бориса Андреевича не перебивать себя.
– Или выбрось из головы эту мысль. И давай, черт возьми, жить на этом чудесном острове! Просто жить, Боря! Иначе я сойду с ума, – добавила девушка сквозь слезы, после чего упала на колени и разрыдалась.
Данзан оставил свое занятие и пошел успокаивать Рысеву. Бадархан поймал взгляд друга и укоризненно покачал головой. «Ей больно, мужик, ты это понимаешь?» – читалось в глазах бурята.
Молот стоял посреди поляны, растерянно переводил взгляд с плачущей Лены на друзей, собравшихся рядом. Никто не сказал больше ни слова, никто не корил и не осуждал его, но именно в этот момент Борис Андреевич Молотов осознал вещь, которую все эти дни исподволь пытались донести до него и Лена, и Данзан: война, бушующая в метро, больше не его дело, не его забота. Там хватает бойцов, и командиров тоже. А здесь, на острове Елагин, он такой один.
