Взбежав по лестнице в кабинет Раймонда и закрыв за собой дверь – тоже решетчатую, – мы сбросили все вещи с привинченных к полу стеллажей и со стола. Последний оказался не закреплен, поэтому мы сдвинули его к правой стене. Туда же побросали два стула и вешалку. И на том успокоились, потому что больше предметов, какие можно было перемещать, здесь не было.
Зачем мы учинили весь этот разгром? Нет, мы вовсе не сооружали баррикаду. И не буянили от избытка в крови адреналина. Мы готовились не к обороне, а к грядущей катастрофе, чей характер Гуго также сумел теоретически вычислить. А вычислив, разработал план, который мог позволить нам пережить кораблекрушение с наименьшими потерями. А еще лучше – вообще без таковых.
– Ну вот и все, мадам и мсье! – заметил Сенатор, прислушиваясь ко вновь ставшему равномерным шуму винтов и трансмиссии. – Корабль идет на полной скорости. Большего из него не выжать. Теперь все зависит от озерного дна – только бы оно не преподнесло нам сюрприз на полпути к берегу!
– Черт с ним, с дном! – отмахнулся я. – Где встанем, там и встанем! В конце концов, мы с вами не боги, чтобы творить чудеса. Самое время подумать о себе. Найдите, за что уцепиться, и держитесь крепче – скоро начнется!..
Выламываемая дверь гремела теперь с дребезжащим лязгом. Он становился все резче и продолжительней – судя по всему, перегородке осталось стоять совсем недолго. Крики капитана в коммуникаторе смолкли. Ферреро плюнул на захваченное диверсантами моторное отделение, поскольку был уже не в силах им помешать. Все, что волновало сейчас капитана: безопасность Владычицы, а также прочих пассажиров и членов экипажа «Шайнберга». Сквозь шум до нас долетал колокольный набат. Такой тревожный и частый, что было удивительно, как это у сигнальщика не отвалится рука. Что за суматоха царила при этом на верхних палубах, страшно даже вообразить, а присутствовать там не хотелось тем более.
Грохнула об пол выбитая дверь, и в моторное отделение начали врываться вооруженные винтовками и пистолетами стражники: двое… четверо… полдюжины… дюжина… вторая дюжина… Казалось, им не будет числа. Перекрикиваясь между собой, они быстро рассредоточивались по отсеку и высматривали злоумышленников. Вот кто-то обнаружил связанных Малабонитой механиков. Вот передовая группа стражников добралась до главного пульта и, не встретив сопротивления, стала подзывать Раймонда и его людей, дабы они поскорее занялись винтами. Вот один из солдат задрал голову и, разглядев нас сквозь решетчатые перегородки, указал наверх пальцем и поднял крик. Вот, поддержав зоркого крикуна воинственными воплями, к лестнице со всех ног устремились сразу полтора десятка освободителей…
И тут корабль зацепил на полном ходу килем озерное дно!
Это было пока лишь первое касание – короткое и поверхностное. Для громилы «Шайнберга» – все равно что легкий пинок под зад. Но этого хватило, чтобы враги вмиг забыли и о нас, и о том, зачем они вообще сюда нагрянули. Мы были готовы к толчку и крепко уцепились за решетку, а они – нет. Их отправили сюда до того, как выяснилось, чего именно им следует бояться. И здесь, на трюмном уровне, до них еще не дошли последние известия с верхних палуб.
Одно дело, когда колесо бронеката наезжает на крепкий камень, и всех находящихся на борту подбрасывает в воздух. Мне, Малабоните и Гуго к такому не привыкать, но встряска «Шайнберга» не шла ни в какое сравнение со встряской «Гольфстрима». От обрушившегося на корабль удара меня швырнуло вперед с такой легкостью, будто мной выстрелили из мощной катапульты. Не обнимай я прутья решетки так, словно решил сдавить их в пучок, то перелетел бы через помещение и врезался в стеллажи у противоположной стены. Никого из нас, к счастью, не постигла эта участь. Каждый прекрасно осознавал, что его ждет и что этот удар – наверняка самый слабый из тех, какие последуют за ним.
В момент толчка на узкую крутую лестницу, что вела в кабинет Раймонда, уже взбежали семь или восемь стражников. Тонкие перильца не сдержали такого количества навалившихся на них тел и, отломившись, уронили эту вопящую ораву на пол. Лестница, на которой только что было не протолкнуться, очистилась в мгновение ока. Прочие стражники и механики нарвались на ту же беду. Их расшвыряло по моторному отделению, будто пригоршню фасоли, упавшую на дно пустой кастрюли. И не для всех из них это закончилось удачно. Некоторые, кому не повезло натолкнуться в полете на механизмы и иными преграды, так и продолжали лежать, не вставая, когда их более везучие товарищи начали подниматься с пола.
Впрочем, они могли бы и не подниматься. Следующий толчок не заставил себя ждать и был куда мощнее. А потом «Шайнберг» затрясло и закачало так, словно он угодил в гигантскую маслобойку. Все – решительно все! – ходило ходуном: от стен и пола до бренчащих на нем мелких вещей, которые мы сбросили со стола и стеллажей. Казалось, каждая заклепка была готова выскочить из гнезда, и каждая пядь корабельной обшивки вибрировала, подобно бубну. Миллионы бубнов гремели вразнобой вокруг нас, и их грохот сливался в такую какофонию, что ее, наверное, было слышно аж за Фолклендским разломом.
Что творится внизу и за бортом, определить было трудно. Но краем глаза я все же успевал замечать, как в моторном отделении повсюду что-то ломается, падает, разваливается и перелетает с места на место. Краем другого глаза мне был виден иллюминатор, за которым то и дело проносились стремительные тени. Кому они принадлежали – падающим за борт людям или отрывающимся от корабля деталям, – было уже непонятно. Но чем дольше нас трясло, тем мерцание окна становилось все чаще. В конце концов нечто тяжелое и твердое проскрежетало по наружной обшивке и, задев иллюминаторное стекло, оставило на нем трещины. А все, что пролетало за ним после, стало вдобавок громыхать, из чего следовало: бороздящее дном судно медленно кренится на правый бок.
Прогнозы де Бодье сбылись. Он еще позавчера вычислил, что если мы разгоним «Шайнберг» и направим его под углом к берегу, корабль завалится на тот борт, каким он будет повернут к этому самому берегу. То есть в нашем случае – на правый. Причиной тому, как объяснил на пальцах Гуго, станет уклон прибрежного дна, отчего правосторонняя часть киля подвергнется более сильному трению, нежели левосторонняя. Это неравномерное сопротивление начнет плавно разворачивать судно носом к суше. И когда оно вынырнет из воды выше критического уровня, то неизменно начнет падать в сторону разворота.
Вот почему у нас будет больше шансов уцелеть, если мы переждем кораблекрушение в левой части трюма. В противном случае мы либо окажемся разорванными камнями, что располосуют корпус с правого борта, либо нас пришибет каким-нибудь механизмом или грузом, что при сильном крене сорвутся с креплений и покатятся туда же. Поэтому мы и очутились в кабинете главного механика, где заблаговременно сбросили вещи с полок и сдвинули мебель. Предугадали, так сказать, их скорую судьбу, пока они не сделали нас калеками.
