О том, чтобы вернуться на квартиру, не могло быть и речи – никто, даже миссис Смайт, не знали о ней. Знал лишь фарфоровых дел мастер, адреса которого Элоиза не помнила, да еще мясник, которого, в общем, можно было отыскать – ему задолжала, по словам мастера, вся округа. Но вспомнив, как этот краснолицый толстяк смотрел на ее котлы, Элоиза решила, что разыскивать не стоит.
К тому же, мастер, верно, уже пришел в себя и бегает по всему городу, полагая, что кто-то украл его Механическую девушку, заменив ее цветочницей из Ковент-Гарден. Ведь им так и не удалось объясниться из-за бедного юноши, что сгорел вместе с квартирой. Будь у Элоизы еще пара минут, она непременно растолковала бы мастеру, что к чему. Его гнев уже начал утихать и разгорелся только из-за проклятой карточки фрау Миллер. Но Элоиза была уверена, что будь у нее еще совсем немного времени, мастер понял бы, что произошло чудо, о котором он так долго просил. А то, что умер тот молодой человек из газеты – это была просто ужасная случайность. Такая же несправедливость судьбы, как гибель фрау Миллер.
«Он будет меня искать, – сказала сама себе Элоиза. – Он тревожится обо мне. Думает, что меня украли. Я должна найти его первая. Если мастер Ханс решил, что цветочница в сговоре с похитителями, то он придет спрашивать о ней в надежде отыскать меня. Значит, я должна найти цветочницу».
Проблема состояла в том, что Элоиза не представляла себе, что такое Ковент-Гарден. Лондон всегда был лишь смутным образом, который она рисовала себе по рассказам хозяина. Она знала, что есть мальчишки, у которых можно купить газеты, и в эти газеты все мечтают попасть, что есть автомобили – по рождению такая же родня ей, как и люди. Есть небо, здесь, в Англии, вечно занавешенное тучами, и туман, от которого мастер то и дело приходил в бешенство.
Но сейчас над Лондоном сияло солнце, и город уже был для Элоизы немного «не Лондоном». Страшным чужаком, слишком приветливым, ласковым и шумным, чтобы не быть опасным. Как большая музыкальная шкатулка, город лежал и ждал, пока она повернет ключ – выйдет из тихого проулка, где затаилась, чтобы собраться с мыслями, слушая далекий скрежет его пружин, шипение котлов и шорох шестерней, заставляющих его пребывать в вечном движении.
Выдохнув, Элоиза спрятала в рукав пистолет, положила в карман коробочку с балеринкой и пошла вперед, туда, откуда доносился шум.
Музыкальная шкатулка Лондона распахнулась перед ней, обрушив на девушку тысячу звуков.
– Эй, чего уставилась? Живей…
– Такси! Такси!
– Давай за два…
– Биржевые новости!
– Пошел! Куда ты прешь?
– Такси! Сюда!
– Полпенса, сэр! Берите, сэр!
– Калеке дайте закурить. Я, кэптен, не бродяга…
– Вор! Держи!
– Прошу прощенья, мэм…
– Такси!!!
Автомобиль проехал так близко, что Элоиза отшатнулась, налетев на чумазого мальчишку-газетчика.
– А ты какого дьявола тут ошиваешься? – усмехаясь, вполголоса спросил он, и тут же пронзительным фальцетом выкрикнул: – Свежий номер! «Таймс»! «Дэйли Телеграф»! «Стандард»! – и добавил тихо: – Куда дела корзинку, Элиза? Завтра матери за комнату не заплатишь, она тебя сгонит, поняла. Сегодня как раз грозилась.
– Ты знаешь… меня? А как меня зовут? – Элоиза мысленно обругала себя за непредусмотрительность. Конечно, Ковент-Гарден где-то рядом. Мастер не стал бы далеко ходить за фиалками – он боялся оставлять Элоизу одну надолго, а бедняки всегда знают друг друга. Мастер называл это «естественным уличным отбором».
– Еще едва за полдень, а ты уже где-то хватила, мать, – расхохотался мальчишка, показывая крупные, желтые от табака зубы. – Мамка тебя по головке не погладит, когда скажу, что ты вместо торгования пьяная шатаешься. Учти, Элиза Дулитл, нигде ты такую комнату не найдешь.
Элоиза с трудом удержалась, чтобы не поправить мальчишку. Мастер заставлял всех при себе говорить правильно. Кроме цветочницы – уж очень ему нужно было ее лицо.
– А…у… – Элоиза постаралась максимально точно скопировать манеру речи мисс Дулитл, пока газетчик не догадался, что обознался. – Слушай, ты… не задирай нос, мистер. Лучше отведи меня домой. За комнату я завсегда плачу. Я честная девушка, это все знают. Просто свезло мне, а потом не свезло. Купил у меня один мистер всю корзину вместе с цветами, а потом другой – по голове тяпнул да денежки и тю-тю. Отлежаться бы чуток, а потом снова… Только голову крутит, не дойду. Как богатая стану, как есть не забуду, если поможешь.
– Богатая станешь, – фыркнул мальчишка брезгливо, но все же взял Элоизу под локоть, с виду вроде и грубовато, а все же бережно. – Ограбишь, что ли, кого? Посмотри на себя, соплёй перешибешь. Тоже мне, богачка сыскалась. На фиялках, что ли, забогатеешь?
Они шли дворами, удаляясь от шумных улиц, и маленький газетчик все бурчал, что из-за нее, Элизы, потеряет минимум двадцать пенсов, и за то мать его непременно прибьет, и Элизу прибьет, как узнает, что та деньги не уберегла, но это ничего удивительного, потому что все Дулитлы непутевые… Элоиза молча опиралась на его руку и слушала. Это не составляло труда: она запоминала не только что, но и как говорит мальчишка. А изъяснялся он очень похоже на цветочницу, тянул гласные, словно зажимая их то в горле, то перед самыми зубами, а концы слов коверкал так, словно они задолжали ему каждое по десятипенсовику.
Из-за угла донесся топот тяжелых ботинок и брань: женщина поносила, на чем свет стоит, какого-то бродягу. Мальчишка остановился, приметно струхнув, и стряхнул руку Элоизы со своего предплечья.
– Все, дальше сама. Мне ни к чему под раздачу мамке попадаться. Да и газеты без меня сами не продадутся. Идти-то всего… Уж не настолько тебя приложили, чтобы самой не дошлепать.
Он рванул по проулку обратно к площади, на ходу крикнув:
– Как богачка станешь, на такси меня покатаешь?
Элоиза кивнула, пытаясь улыбнуться. Она выглянула из-за угла и успела заметить только край застиранного, но некогда довольно модного полосатого платья, явно несколько раз перешитого. Она двинулась следом, пытаясь не отстать и придумать более-менее подходящее объяснение тому, что забыла дорогу в свою комнату и имя хозяйки.
– А, мисс Дулитл, – раздалось над ухом так внезапно, что Элоиза подпрыгнула от неожиданности и невольно отреагировала точно так, как должна была, чередой нечленораздельных звуков, какими большей частью и изъяснялась цветочница Элиза.
– А… э… у… Добрый день.
– Добрый день, миссис Фрис, – поправила ее женщина, явно готовясь к склоке. – Не такой уж и добрый, видно, раз ты притащилась сюда днем, а не толкаешься со своей корзинкой среди ковент-гарденской публики. А кто заплатит мне за квартиру, если ты не станешь зарабатывать?
