— Ваня, тебя шатает! Смотри, весь лоб мокрый, это температура! Ты переутомился, немного сорвался, бывает… Давай устроим привал прямо сейчас? Нам больше некуда спешить!
— Я в норме. — Мальгин врал. Очередной приступ лучевой болезни рвал его нутро на части, но чувство утекающего сквозь пальцы времени, которого оставалось с каждой секундой все меньше и меньше, подгоняло вперед. — И мы спешим. Идем к Тюльпану?
— Нет, нет. — Живчик быстро затараторил, радуясь смене бредовой темы: — С Тюльпаном не все так просто, сначала остановимся у Трех Братьев, а потом…
— Пошли, по пути расскажешь, что за братья такие и с чем их едят.
Федотов облегченно, почти покорно закивал:
— Расскажу, это очень интересная история.
* * *
Мемориал под мрачным и торжественным наименованием «Черный Тюльпан» представлялся Ивану как угодно, но только не так — голый пустырь и изрытая многочисленными воронками темная сырая земля. Живчик не стал разубеждать товарища:
— Это очень необычное место, но скоро сам все поймешь.
Загадки и недомолвки мало трогали мучимого приступом страшной болезни мальчишку. Глаза, застланные кровавым туманом, даже не смогли толком рассмотреть финальный пункт их путешествия, располагавшийся на противоположной Тюльпану стороне дороги — ОДО, Окружной дом офицеров.
— Ванька, хватит таращиться! Идем к Братьям, это в другую сторону. — Живчик заставил друга свернуть и повел вдоль пустыря с громким названием к ничем не примечательной пятиэтажке, изуродованной и выщербленной Апокалипсисом и немилосердным временем.
Подойдя к сохранившейся секции дома, Костя отыскал малоприметную дверь с выцветшей табличкой «Адвокатское бюро „Сергин и Рузаков“». Быстро сверившись с дневником Игната, он уверенно набрал на кодовом замке комбинацию цифр. Раздался щелчок, ржавые петли жалобно скрипнули, и темнота неожиданно приветливо поманила незваных гостей. Живчик без всякого страха пересек порог и поманил Ваню за собой:
— Давай, не тушуйся.
Ребята миновали Г-образный коридор и оказались в просторном, сильно вытянутом в длину кабинете.
— Вот! — неопределенно произнес Костик, щелкнул выключателем фонарика, и комната погрузилась в тягучий, тяжелый полумрак. Немного света проникало сквозь огромное окно во всю стену, затемненное защитной пленкой, еще один довольно слабый источник находился в противоположном от людей углу. Настольная лампа, подрагивающая еле заметным желтым огоньком, тускло освещала небольшой пятачок пространства вокруг себя. Мерное, чуть неровное свечение притягивало взгляд, — что-то было там, укрытое пеленой тайны.
— Видишь?
Слезящиеся от неотступной боли глаза долго привыкали к темноте, отказываясь различать детали. Наконец из тьмы проступили контуры, нет, расплывчатые силуэты трех человеческих фигур. Неподвижная троица застыла, склонившись над круглым столом. Все, кроме лампы, казалось нечетким, лишенным граней, цвета, даже объема, словно спроецированный на плотный воздух карандашный рисунок. Штрихи, намеки на линии, робкие черточки…
— Это и есть Братья?
— Да.
— Они… привидения?
— Не совсем. Лампу можно назвать привидением, и то очень странным — свет-то она дает вполне настоящий! А люди… у Игната для них специального термина не придумано. Называет по всякому — плоскости, проекции, тени… Стой!
Живчик резко ударил по рукам Ивана, вознамерившегося осветить загадочный угол собственным фонариком.
— Нельзя! Они этого не любят!
— Кто они? Тени? — Происходящая мистерия начинала раздражать ничего не понимающего Ивана.
— Не тени — Братья! Им жутко не нравится, когда гости шумят и мешают.
— Чему мешают, Костик? У меня и так голова трещит, а ты еще сказками бесячими добиваешь…
— Вот ты нетерпеливый, ужас просто! Запомни, мы в гостях. Так что веди себя соответствующе. Это место почиталось на Динаме, здесь останавливались и сам Игнат, и Отшельник, и…
— Да что такого? Вон на Боте поезд-привидение каждый день ездит, вместе же бегали смотреть! Всяко веселее, чем здесь!
— Блин, Мальгин, задолбал! Будешь и дальше пререкаться или послушаешь, наконец? Место тут особенное, и порядки заведены особенные. Не шуметь, Братьям не мешать, вещей чужих не брать, а своих не оставлять, ни в какие комнаты, кроме этой, не заходить, дольше семи часов не останавливаться, и так далее. Пусть все это и суеверия, но они уже стали традициями, и мы их нарушать не будем. Понятно?
— Нудный ты, Живчик, вот что понятно! Не бойся, не буду я ничего трогать… да и не надо мне тут ничего. Сесть на диван, надеюсь, можно?
— На диван — можно, только пока рано. Давай к настоящим чудесам переходить — ступай к окну.
Иван недовольно поморщился, но больше перечить не стал.
— Ну и?
— Смотри внимательно.
— Видел я уже твой Черный Тюльпан — пустырь пустырем… Ого!
— Вот тебе и «ого»! — Живчик, пораженный не меньше друга, все же умудрился немного позлорадствовать. Да и было от чего: пустошь за окном исчезла! Вернее, всего секунду назад она еще была, но стоило всмотреться, сфокусировать взгляд, и площадь преобразилась. Прямо перед застывшими у подоконника путниками возникла скульптура склонившего голову, усталого солдата. Он сидел на массивной гранитной плите с малопонятной надписью «Афган», сжимая в руке автомат Калашникова. По краям плиты возвышались десять столбов-пилонов причудливой полукруглой формы, и каждый из них венчали числа, начиная с 1979 на переднем левом и заканчивая 1989 — на правом.
— Как… величественно! — Иван почувствовал необычайное волнение и с трудом подбирал правильные слова. — Это настоящий «Тюльпан», да?
— Должен быть он… Не забывай, я ведь тоже вижу его впервые, — Живчик чуть кивнул. — Игнат про него как-то путано пишет: в одном месте, что памятник посвящен воинам-уральцам, в другом, что каким-то «афганцам» и «чеченцам»… В общем, не совсем я понял. А вот цифры на кривых колоннах — даты, года, когда шла война в том самом «Афгане». Но про нее я вообще ничего не знаю, не читал.
— Наверное, не так это и важно. Главное, что красиво… И очень… торжественно. Хорошее место для Игната.
— Еще не все… Жди.
Вскоре пейзаж за стеклом вновь изменился. Появились неспешно прогуливающиеся прохожие, одетые в совершенно легкомысленные, открытые наряды, совершенно не защищающие тело от радиации. Не носили они и противогазов.
— Это же До! — Иван, пораженный собственной догадкой, закричал, тем самым, нарушив одно из «братских» правил. Но Живчик не стал его одергивать. — Люди До!
