— Поняла.
— Во-от так, умница… Сделай лицо попроще. Выпустим мы тебя, и пойдёшь выправлять ситуацию. Вожди остались в истории, но идеи-то никуда не делись. Пойдут за тобой угнетённые массы, не разбегутся же в одночасье…
Рыжая свободной рукой поправила волосы, попыталась улыбнуться.
— Молодец, стараешься, — хмыкнул Книжник. — Отпустим тебя, слово даю. И даже трахать не будем на прощание, веселой троицей. Нешто мы звери какие?
Виктория отчётливо поёжилась.
— Всё, собрались! Рыжая, если будут дополнительные вопросы, лепи про заговор на самых верхах. А мы — группа быстрого реагирования, сумевшая удержать ситуацию под контролем. Не совсем тупая — сообразишь, какой лапши навешать. С Богом! Ну вы меня поняли…
«Горыныч» остановился, повинуясь поднятой вверх руке одного из блокпостовцев. Мгновением позже тот наткнулся взглядом на отрезанную голову Молоха, растерянно затоптался на месте, то пытаясь лапнуть висящий на груди «дыродел», то желая оказаться подальше от этих неподвижных, внушающих немедленный страх глаз. К внедорожнику подходили ещё трое мутантов, уже увидевшие голову, но ещё не до конца врубившиеся, чья это голова…
— Не дрыгайся, впечатлительный… — почти не разжимая губ, процедил Книжник. — Рыжая, твой выход. Будешь фальшивить — пристрелю.
— Открывай, чего жопой трясёшь! — Виктория прямо-таки зарычала на стоящего ближе всех порченого. — Молох это! Или не узнал?!
Алмаз сдвинулся на сиденье так, чтобы в любой момент распахнуть дверь и вывалиться из кабины, полоща прилегающую местность очередью из верного «калаша», всё же сыскавшегося в «Дискавери». Книжник сдержанно нянчил на колене «беретту», заранее выбрав цель.
Мутанты с блокпоста пребывали в полном смятении.
— Ты что, падла! — Рыжая на всю катушку отрабатывала предстоящее помилование. — Сукой оказался Молох и Сфинкс — тоже. Сам про заговоры против вас орал, а туда же и влез по самую шляпу! Фуфлом он был, а не богом.
— А что делать-то? — спросил один из мутантов. — Конец всему?
— Хрен тебе, а не конец! Всё только начинается. Открывай давай!
Судя по лицу порченого, в его голове туговато, но завертелись мозговые шестерёнки, переводя мышление на заданный Викторией путь. Повернулся, махнул рукой, приказывая открывать выезд.
Алмаз убрал левую руку с цевья, и «Горыныч» тронулся вперёд.
— Никшни, паскуда! — страшным шёпотом выдал очкарик, заметив, что рыжая дёрнулась, определённо испытывая внутренние борения. — Замри, кому сказал!
Она подчинилась и вдруг сникла, по лицу катились крупные, безостановочные слёзы… Внедорожник выехал за пределы блокпоста, прокатился ещё метров триста, и стеклорез с громким гиканьем втоптал педаль газа, резко набирая скорость…
Спустя несколько километров «Горыныч» притёрся к обочине, остановился.
— Выходи, — Книжник спрыгнул на чуть влажную землю: видимо, недавно здесь был несильный дождь. — Да никто тебя в расход пускать не будет… Шатун, освободи.
Громила повозился с ремнём, и Виктория выпрыгнула из кабины, позвякивая оставшимися на запястье наручниками. Замерла, исподлобья глядя на очкарика.
— Забери. — Книжник указал ей на голову «небожителя», так и не свалившуюся с капота. — Мало того что мне это и так не забыть… Снимай-снимай.
Рыжая неверными шагами приблизилась к капоту, протянула руку к светлому ёршику волос, оставшемуся незапятнанным кровью. Явно пересиливая себя, сжала пальцы, ухватив коротковатую прядь, потянула руку вверх. Насаженная на эмблемку «Горыныча» в виде трёх расходящихся в разные стороны лезвий древнерусского меча голова снялась с небольшим усилием, оставшись в руке Виктории.
Та стояла, с расширившимися глазами, дёргая рукой, пытаясь бросить голову на обочину дороги. То ли пальцы свело судорогой, то ли приключилось ещё что-то, но голова оставалась в руке рыжей, будто приклеенная.
Книжник вернулся в кабину, а Виктория всё так же стояла перед внедорожником, пытаясь расстаться с находящейся в руке вещью, всё сильнее дёргая рукой. Вторая безвольно висела вдоль туловища, будто боялась прикоснуться и тоже остаться неразлучной с головой шиза.
— А-а! — Тонкий вопль ужаса проник в салон «Горыныча», и очкарик с Алмазом подались вперёд, всматриваясь. — А-а-а!
Во взгляд Виктории с грацией ядовитой гадины, только что укусившей жертву, вползало шалое, беспросветное безумие…
— Объезжай её, что ли. — Книжник отвернулся, не желая смотреть. — На всех добродетели не напасёшься. Учитывая, что некоторые с этой самой материей никак не стыкуются, хоть ты тресни…
Алмаз сдал назад, вывернул руль влево. И скоро впавшая в законченный душевный хаос, яростно трясущая рукой фигурка пропала из вида, скрывшись в сумерках.
С полчаса в кабине «Горыныча» висело молчание. Шатун устроился поудобнее и похрапывал, набираясь сил. Лихо до сих пор не пришла в себя и должна была очнуться не раньше, чем через три-четыре часа.
За окном уже почти стемнело, Алмаз расслабленно рулил и негромко мурлыкал себе под нос что-то вроде: «Я шёл паровозом, за „хонды“ колёса…» Книжник сидел, уставившись в сгущающуюся темноту, сложив руки на груди.
— Мы не закончили наш экскурс по полезным свойствам, которые имеются от просмотров кинопродукции. — Стеклорез допел последнее «па-па-ба, па-па-ба» и посмотрел на очкарика. — Выкладывай, избавитель ты наш. Сгораю же от любопытства…
— Да просто всё. — Книжник щёлкнул пальцами. — Конечно, если ты в теме и знаешь, куда смотреть, с чем сравнивать… ну суть ты уловил.
— В общих чертах, — лаконично сказал Алмаз.
— Не буду растекаться выражаемой мыслёй по киноплёнке. — Очкарик закрыл глаза, продолжая рассказывать: — Короче, Молох — жуткая дешёвка, замызганный до полной невменяемости штамп. Банальный образец киношного злодея.
— Подражатель, что ли?
— Ага. Именно. Он копировал этих целлулоидных Бармалеев. Ты понимаешь? — то, что для нас было реальностью, для него было киношкой. Ну, может быть, не совсем верно выражена суть, но в общем и целом…
— А как же его способности? Ведь он же что-то умел.
— Вот тут мы имеем переплетение заблуждений Молоха с натурально присутствующим даром. Скорее всего, первое наложилось на второе в результате каких-то событий, когда он возомнил о себе то самое, что мы имели неудовольствие лицезреть и испытать. Он же жил, постоянно думая, что существуют некие организации, постоянно точащие на него жуткую коллекцию клыков, враги не дремлют… Шизик, самый настоящий. С чего бы вдруг он понёс эту белиберду про тайное общество, якобы подославшее нас? Всё оттуда, из «Юниверсал представляет». Молох был чуть старше меня, и если я подсел на чтение, то почему бы не сыскаться человечку, который свихнётся на кино? Дядя рассказывал, как они в детстве подражали Тони Джаа, Скотту Эдкинсу, прочим крутым парням. Разница только в том, что эти крутые парни были из хорошей команды, а Молох выбрал противоположный вектор, и всего-то… Если бы дело происходило в досдвиговые времена — всё обошлось бы обычными фантазиями, но он вырос здесь. Что и привело к уже известному итогу. Уж не знаю, что заставило его считать себя богом? — ума не приложу, но какие-то предпосылки имелись. Может быть, это выросло из способности скукожить взглядом любого обидчика, даже с такими габаритами, как у Шатуна. Может быть, произошло что-то другое — неординарное событие, катастрофа, в результате которой Молох уцелел, отнеся это случайное последствие к своей неслучайной могущественности… Не знаю. Но что-то было, не могло не быть. Кстати, любой другой злыдень ни тебя, ни меня и близко не подпустил бы к оружию — неважно какому. Потому что он мыслит другими категориями, не берущими своих корней от кинематографа. Молох же не мог даже допустить мысли о том, что его устранят таким банальным образом: все злодеи, собирательный образ которых он собой являл, умирали только зрелищно и нестандартно. Это при условии, что он вообще хоть когда-нибудь задумывался, что может умереть, учитывая его «неземной» статус. Я же говорю — штампы…
