Я вздыхаю:
— Чудеса — это не магия.
— Нет? И что же это тогда? Как ты сможешь отличить одно от другого?
Я мог бы дать определение чудес по церковной доктрине: нарушение естественных законов посредством божественного вмешательства. Но какой в этом смысл? Я был бы похож на ребенка, который повторяет наизусть школьный урок.
— Чудеса добрые. Магия — не всегда.
— Чудеса добрые? — повторяет Альберто насмешливо. — Все чудеса? А чудеса Моисея? Египетская чума, например? А истребление египетских первенцев? А кровавый дождь?
Пока я пытаюсь придумать, как выйти из положения, Алессия спасает меня:
— Оставь в покое отца Джона. Лучше расскажи другую историю.
Наш проводник качает головой:
— Нет. Это все магические истории. Святому отцу это неинтересно.
Какое-то время мы идем молча.
Вокруг нас — толпа людей в масках, которая неторопливо движется по дну древнего канала.
Есть в этой сцене что-то, что меня беспокоит, хотя я и не могу понять, что именно. Какой-то диссонанс, который звучит в моем мозгу, но мне не удается это правильно выразить.
В конце концов Альберто заговаривает. И говорит с бешеным пылом:
— Ты веришь в чудеса, но не веришь в магию, так скажи мне, что ты думаешь об этом? Как ты это объяснишь? Мы гуляем на открытом воздухе, без ваших масок и комбинезонов! Мы живем при дневном свете, когда и как хотим! Нам не нужна еда и питье! По твоей логике, мы должны были давно уже умереть! Если это не чудо, то что же это?
— Оставь его в покое, — настаивает Алессия.
— Почему же? Он молится своему Богу, а я не могу восхвалять моего?
У Альберто тяжелый, почти лихорадочный взгляд. И его лихорадка передается мне. Он сомневается в моем Боге — и я не хочу тоже начать в нем сомневаться. Мой Бог… Разве не наш?
— И каков же он, твой бог? — кричу я Альберто в лицо.
Люди, которые идут рядом с нами, при этом крике инстинктивно отшатываются.
Я испытываю чувство тошноты. Не знаю, то ли от моей собственной неожиданной реакции, то ли от чего-то еще.
Альберто не отвечает. Он лишь поворачивается к нам, освещая путь фонарем.
Чувство тошноты постепенно отступает, затаившись в глубине, как собака, спрятавшаяся под столом.
Мы продолжаем идти по высохшему руслу того, что когда-то было Великим Каналом. Время от времени в свете фонарей показываются затонувшие судна. Почти всегда это небольшие лодки с пробитым дном и вообще с трудом узнаваемые. Но чуть дальше за Мостом Академии показывается что-то невероятное.
Это скелет морского животного.
Все остальные просто обходят это чудовище вокруг.
Я же не могу оторвать от него глаз.
Белые ребра образуют клетку, как окаймление костяного корабля. Морда этого создания — что-то среднее между рыбой и хищным зверем. Это кошмарный персонаж из мифологического бестиария, сошедший со средневековой миниатюры.
— Что это? — шепчу я, а чувство тошноты возвращается снова.
Алессия пожимает плечами:
— Не знаю. Это стоит здесь уже долго.
— Еще один магический трюк. А может быть, еще одно чудо, — саркастически усмехается Альберто, обернувшись к нам.
— Сколько времени это здесь лежит?
— Я не знаю. Оно всегда здесь было. Я всегда его здесь видела, — отвечает Алессия. — О, посмотри туда, на мост: там глотатели огня.
Я смотрю вверх.
Мост Академии вообще-то не очень красивый. Он не такой, как мост Риальто, торжественный, изящный, каменный. Он деревянный и вообще кажется временным. Но в данный момент это самый очаровательный мост, который я когда-либо видел.
По всей его длине расположились несколько десятков мужчин и женщин в масках, каждый из них держит в одной руке бутылку, а в другой — факел. Время от времени кто-то из них делает глоток из бутылки и потом выплевывает жидкость, которая загорается, соприкасаясь с огнем факела. И так получаются огненные линии длиной в несколько метров, которые описывают в темноте фантастические формы, похожие на драконов, на цветы, на сказочных птиц.
Я смотрю на это, раскрыв рот. Кажется, что и сам мост превратился в огнедышащего дракона, который извивается, дрожит и рычит.
Как-то раз, еще ребенком, я видел праздник китайского Нового года в Чайна-тауне в Бостоне. Цвета и громкая музыка испугали меня, и больше всего — дракон с огромными лапами, который полз, колыхаясь, среди толпы людей. Его морда с вылупившимися глазами уставилась на меня, и казалось, что длинные усики меня обнюхивают.
Я закричал.
И не мог остановиться.
Когда открыл глаза, мост был снова мостом, а огоньки фокусников медленно удалялись влево.
— Куда они идут? — спросил я Алессию.
— Туда же, куда и мы. Во дворец Патриарха.
— А разве мы не поднимемся на мост?
— Нет. Мы пойдем вдоль по набережной. Ты знаешь, есть столько способов попасть в одно и то же место…
Итак, мы продолжаем идти вдоль по берегу, на котором в темноте топорщатся чудесные дворцы. Весь город кажется вымершим, не считая идущих, шелеста их шагов и их следов в обледенелой грязи. Канал постепенно расширяется. На правом берегу, высоком, как гора, стоит церковь Санта Мария дела Салюте, которая была, видимо, крепостью, защищавшей город с моря. Для ее строительства было использовано больше миллиона балок, они расположены так густо, что кажутся сплошной каменной стеной.
Треугольное здание на остром конце острова похоже на нос крейсера. За этим зданием древняя таможня, которая выходит на пустынную равнину, которая когда-то была Венецианским заливом.[89] В нем виднеются многочисленные обломки. Один возвышается над остальными: это огромный круизный корабль, не менее впечатляющий, чем скелет на Мосту Академии. Белый корабль лежит на боку и кажется невредимым, лишь наклоненным на тридцать градусов.
Его окружают другие корабли, поменьше.
— Море отступило на двенадцать миль, — объясняет Альберто. — Мы не знаем, почему.
— Один мой знакомый, русский профессор, говорит, что это по вине холода. Что сместились полюса и моря во всем мире отступили.
— Может быть. Другие говорят, что это из-за бомб.
— Я не верю.
Альберто пристально смотрит на меня.
— Чтобы быть священником, вам приходится не верить в столько вещей. Есть ли что-то, во что вы верите?
Ветер стихает, но фигура Альберто продолжает качаться перед моими глазами, как огонек.
В мой мозг осколком проникает острая боль. Хочу моргнуть, но правый глаз не закрывается.
— Я верю в Бога, который создал вас, меня и этот мир, — с усилием отвечаю я, стиснув зубы.
