— Нет, — признался Егер. — Что это такое?
— Место на окраине Киева, дрит твою налево. Собственно, не так и далеко отсюда. Вы, сукины дети, роете большую сраную яму, затем на краю ее выстраиваете евреев. Мужчин, женщин, детей — значения не имеет, засранцы гребаные. Вы строите их в ряд и стреляете им в затылок, ублюжье отродье. И они, будь я проклят, падают прямо в подготовленную для них могилу. Очень предусмотрительно! Вы, немцы, чертовски находчивы в таких делах, вам это известно? А дальше вы строите новую партию приговоренных и тоже стреляете им в затылки. Вы продолжаете это делать, болт вам в задницу, пока ваша большая яма не заполнится. Тогда вы, сучьи потроха, роете другую яму.
— Пропаганда, — сплюнул Егер.
Не говоря ни слова. Макс свободной рукой расстегнул ворот своей косоворотки и обнажил шею. Егер без труда узнал шрам от выстрела.
— Когда раздался выстрел, дерьмо собачье, я дернулся в сторону, — не замедляя хода, процедил еврей. — Я упал. На дне ямы нацисты тоже держали своих придурков с пистолетами, чтобы никто не остался в живых, суки придорожные. Должно быть, срань господня, они меня пропустили. Потом на меня падали другие убитые, но их, черт побери, было не особо много — близился вечер. Когда стемнело, будь все проклято, мне удалось выползти наружу и убежать. И с тех пор я убиваю сраных нацистских сволочей.
Егер не ответил. Он старался не замечать того, что происходило с евреями на русской территории, захваченной немцами. И все в вермахте старались этого не замечать. Подобное было небезопасно для карьеры и могло оказаться небезопасным для самого человека. До Егера доходили слухи. Они доходили до всех. Егер мало тревожился об этом. В конце концов, фюрер объявил евреев врагами рейха.
Однако существовали способы обращения с врагами. Выстраивание врагов на краю ямы и расстрел их в затылок вряд ли был одним из таких способов. Егер попробовал вообразить, как бы он сам делал это. Представить такое было нелегко, если вообще возможно. Но если бы рейх продолжал оставаться в состоянии войны и вышестоящее командование отдало бы ему приказ… Егер замотал головой. Он попросту не знал.
По другую сторону ящика, менее чем в метре, его еврейский напарник видел, как Егер спотыкается. И то, что Макс это видит, заставляло Егера спотыкаться еще чаще. Если евреи могут одним махом превратиться из врагов рейха в соратников по оружию, переварить факт их массового истребления еще труднее.
— Неужели, черт возьми, у вас есть совесть? — В голосе Макса звучало лукавство.
— Разумеется, у меня есть совесть, — возмущенно ответил Егер.
А потом вновь умолк. Если у него есть совесть, о чем он только что машинально заявил, как тогда ему удавалось игнорировать все те, вполне возможные действия Германии? Даже мысленно он не хотел называть это более определенным словом.
К облегчению Егера, лес впереди начал расступаться. Это означало, что их ожидает самая опасная часть миссии — пересечение открытой местности вместе с грузом, который они похитили у ящеров. По сравнению с идеологической пропастью, по краям которой они с Максом находились, физическая опасность неожиданно показалась приятным разнообразием. Пока Егер был поглощен собственной жизнью, ему было некогда заглядывать в эту пропасть и видеть там штабеля мертвых людей с аккуратными дырочками в затылке.
Уцелевшие бойцы отряда собрались на краю леса. Скорцени принял командование на себя. Из-под груды опавших листьев он выволок несколько ящиков, похожих на тот, что тащили Егер и Макс, но без свинцовых оболочек.
— По двое на каждый, — приказал Скорцени. Он сделал паузу, чтобы партизаны, понимающие по-немецки, перевели его слова остальным. — Теперь мы разобьемся на двойки, чтобы ящерам было как можно труднее определить, который из ящиков настоящий.
— А как мы узнаем, что настоящий груз попадет куда надо? — спросил один из партизан.
Все оборванные, перепачканные люди, русские и немцы, закивали, услышав вопрос. Они по-прежнему не особенно доверяли друг другу — слишком уж яростно они до этого воевали, чтобы такое доверие было возможно.
— Настоящий груз понесут по одному человеку с каждой стороны, — решил Скорцени. — И в поджидающей их повозке тоже находятся по одному человеку с каждой стороны. Если они не попытаются убить друг друга, все окончится благополучно. Понятно?
Эсэсовец рассмеялся, показывая, что пошутил. Егер взглянул на Макса. Еврей не смеялся. На его лице было выражение, которое Егер часто замечал у младших офицеров, столкнувшихся с серьезной тактической проблемой. Макс взвешивал свое мнение. Это значило, что и Егеру придется взвешивать свое.
Скорцени продолжал:
— Каждая из пар двинется поочередно. Та, что понесет настоящий груз, будет третьей.
— Кто вам сказал, что вы Бог? — спросил один из партизан.
Изуродованная шрамом щека эсэсовца скривилась от наглой усмешки.
— А кто вам сказал, что нет?
Скорцени немного обождал, не будет ли еще возражений. Их не последовало. Тогда он подтолкнул в плечо человека из ближайшей пары и крикнул:
— Пошел! Пошел! Пошел! — словно то были парашютисты, выпрыгивающие из транспортного «юнкерса-52».
Спустя некоторое время в путь двинулась вторая пара. Затем Скорцени вновь крикнул:
— Пошел! Пошел! Пошел!
Егер с Максом выскочили из леса и устремились к обещанной повозке. Она ждала их в нескольких километрах к северо-востоку, за пределами наиболее охраняемой ящерами зоны. Егеру хотелось с максимальной скоростью одолеть это расстояние. Но при хлюпаний по осенней распутице с тяжелым ящиком такое едва ли было возможно.
— Терпеть не могу этот мерзкий дождь, — признался Макс, хотя он, как и Егер, знал, что по снегу, который не за горами, преодолеть этот путь было бы еще труднее.
— Сейчас я совершенно не возражаю против дождя, — заметил Егер. — По этим хлябям ящерам будет труднее гнаться за нами, чем по твердой земле. К тому же из-за низкой облачности нас не засечь с воздуха. Честно говоря, я не возражал бы и против тумана.
— А я бы возражал, — сказал Макс. — Мы бы заблудились.
— У меня есть компас.
— Очень предусмотрительно, — сухо проговорил Макс.
Егер посчитал эти слова комплиментом, пока не вспомнил, как их использовал Макс, описывая поставленное на конвейер убийство в… как называлось то место? Ах да, Бабий Яр.
Внутри у майора закипела злоба. Самое скверное, он не знал, на кого направить ее: то ли на своих соотечественников, замаравших честь мундира, то ли на этого еврея, рассказавшего ему про те события и заставившего его обратить на них внимание. Егер бросил взгляд на Макса. Как всегда, Макс внимательно следил за ним. У него не было проблем с отысканием объекта для своей ярости.
