Белесый змей вернулся, тихо приземлился на башню и захлопнул за ними дверь.
– А вот и попались, голубчики, – сказал хитрый Дэв, потирая лапы.
Как только дверь за Тариэлом и Мимненосом захлопнулась, они без оглядки помчались вниз по бесконечной винтовой лестнице. Наконец они выскочили на площадку, а с нее через открытую дверь – в коридор. Только когда Тариэл несся по ковровой дорожке за хвостом Мимненоса, он понял, как ловко Дэв обвел их вокруг пальца. «Он же говорил, что тут все кругом под наблюдением, – корил себя он. – Как я мог так просто попасться?!»
Мимненос домчался до первой развилки и в замешательстве затормозил, катясь по инерции и складками собирая ковер.
– Куда?! – в панике заметался он, готовый бежать даже назад.
Тариэл напряг память и, сам не ведая, почему, рванулся направо, а потом вниз по лестнице. Ступени были большими, не для людских ног, и Тариэл скакал в полумраке почти наугад. Вскоре они оказались в колонном зале, где дракон обычно принимал делегации каджей.
Никакого освещения, кроме камина, здесь не было. Красноватые блики плясали по каменным столбам, уходящим в невидимые своды. Здесь Тариэл уже прятался во время своего первого визита, поэтому с некоторым облегчением помчался между колоннами. Мимненос, пыхтя, скакал позади.
Тариэл добежал до противоположной входу стены зала и спрятался за колонной, ожидая появления преследователей. Обнаженный клинок, отражая каминное пламя, сверкал у него в руке.
Казалось, прошла целая вечность, прежде чем они услышали отчетливый топот по лестнице. По характерной грузной поступи и шарканью было понятно, что это сам Дэв. Он тихо насвистывал, и звуки его приближения гулко разносились под сводами.
Тариэл прилип к каменному столбу, когда в зале появился дракон. Издалека змей казался маленьким и подвижным. Продолжая посвистывать, он протопал к камину-экрану, остановился у стены, с коротким скрипом открыл какой-то щиток и щелкнул рубильником. Тариэл даже вжал голову, пытаясь спрятаться от света. Зал осветился не сразу, а поочередно, секторами. Колонны начали озаряться подсветками, десятки софитов, щелкая, один за другим бросали лучи во все оставшиеся темными уголки. Как только иллюминация заработала в полную силу, Мимненос подхватил Тариэла зубами за шкирку, закинул, как мешок, на плечо и по-кошачьи ловко стал карабкаться по высоченной граненой колонне.
Тариэл опомнился и осознал произошедшее только на самом верху, когда Мимненос распластался на готическом ребристом потолке зала. Высота казалась безумной, колонны, сужаясь в перспективе, как рельсы, врезались под ними в каменный пол. А маленький, как тритончик, Дэв уже устраивался на своем кресле перед камином.
Змей взял в лапу пульт и щелкнул по кнопке. Прилипшим к потолку гостям было видно, как по огромному стереоэкрану пошла рябь, потом промелькнуло несколько картинок и, наконец, осталась одна. Камин показывал довольно странную фигуру, похожую на распластавшуюся летучую мышь. Мимненос икнул, узнав в ней себя. Вдруг Дэв переключил канал и стал смотреть что-то другое.
Через какое-то время лапы у Мимненоса задрожали от напряжения и когти постепенно стали съезжать.
– Тариэл, я сейчас упаду, – обливаясь потом, признался дракон.
– Нет, нет, только не это, – взмолился юноша. – Ладно, нас все равно заметили, давай спускаться.
В ответ на это, Мимненос расслабился и камнем полетел вниз. Через секунду он расправил крылья и, маневрируя меж каменных столбов, мягко, с пробежкой, приземлился в проходе возле черного трона.
Дэв щелкнул на паузу и вытянулся к ним из-за кресла:
– Ну что, кончили дурака валять?
Через полчаса Дэв угощал гостей в своей столовой. Змей веселился и мастерски пудрил пленникам мозги своей магической болтовней. Появление второго дракона в Юдолии не могло не потрясти его. Но за миллионы лет он так отвык от общения с себе подобными, что пока, видимо из осторожности, вел себя на удивление гостеприимно. Мимненос же, будучи драконом добродушным и мирным, хоть и понимал, что Дэв хитрит, шел ему навстречу и всячески поддерживал разговор.
– Так мне что, старому, много надо, что ли, – сетовал Дэв. – Все у меня есть. И крыша над головой, и жевать чего. Казалось бы, живи, не горюй. Да вот люди-то чего творят, не уймутся.
– Да-а, – согласился с ним Мимненос.
– Так а вчера-то что было! – припомнил змей. – Самозванцы какие-то шесть дивизий к повстанцам сдаваться отправили. Так те их без разбору в котлован согнали, окружили и перебили до единого. – Мимненос закусил губы. – Вот тебе и люди – цветы Юдолии, – продолжал Дэв. – И город теперь весь к этим бандитам перешел. Революцию теперь делают. Оранжевый террор учиняют. Хсема своего в озеро бросили, а заодно и всех начальников к стенке поставили. А чего от них еще ждать? Того и гляди на Каджети набросятся.
– Да-а, – вновь согласился Мимненос, – тяжко вам тут приходится.
– Ой, и не говорите, – продолжал Дэв. – Одно в жизни утешение – лирика, поэзия, так сказать.
– Сами, небось, сочиняете? – вежливо поинтересовался Мимненос.
– Так а кто ж из древних змеев стихов не сочиняет? – весело удивился Дэв. – Но, по правде сказать, сам я уже миллион лет ничего не сочинял, последнее время все больше послушать люблю.
– Может, все-таки чего припомните? – нерешительно предложил Мимненос.
– А, – махнул лапой змей, – и вспоминать-то нечего. Теперь в старости все, что по молодости было написано, кажется таким наивным, аж стыдно становиться. Ну, что-нибудь вроде:
Долго ль томиться еще мне в чужой стороне,
Свой век коротая в этой пещере сырой?
Сумрачно в сердце – боль и досада во мне,
К дальним просторам дух устремляется мой.
– Думаю, теперь вы понимаете, о чем я, – стыдливо усмехнулся хозяин замка.
– Мне даже очень понравилось, – похвалил Мимненос, а Дэв смущенно отвернулся и махнул в его сторону лапой:
– Да что вы! Сплошной юношеский максимализм. Но теперь вы будете просто негодяем, если не прочтете что-нибудь в ответ.
– Ну-у, – расплылся в улыбке Мимненос, – мои стихи не так печальны и глубоки, как ваши. Для меня лирика – это, скорее, естественный придаток драконьего быта, а вовсе не философия и змеиные грезы.
– Ну, давайте уже, давайте! – в нетерпении потирал лапы Дэв. – Только предупреждаю: я чересчур впечатлительный и всякой там крови, жестокости в лирике не переношу…
– Да, что вы! – смеясь, перебил его Мимненос. – Какая в моих стихах жестокость?! Я отродясь таких стихов не писал…
– Прошу-прошу! – захлопал в ладоши Дэв.
Мимненос задумчиво откинулся на громадном стуле, вытянул одну растопыренную лапу на обеденный стол, а другой почесал подбородок.
