— Эния… — сказал Сергей. — Ты потом поймешь меня.
Все. Больше она не могла. У нее просто не было сил не знать. Потому что иначе можно просто тихо сойти с ума.
— Сережа… Сережка, миленький мой, скажи. — Это был просто слабенький просительный всхлип. — Ты расспрашивал Авалю… Появилась какая-то надежда насчет Рады, да? Она, может, еще жива, а?
— Эния. — Он положил локти на стол и с силой взлохматил волосы. — Эния, ласточка ты моя… — Не получилось, ну никак не получилось. Да и разве можно обмануть Мать? — Эния, я не хочу, чтобы у тебя появилась надежда, понимаешь? Ведь совсем ничего не известно, я просто хочу кое-что проверить…
— Сережечка… — По ее щекам покатились крупные прозрачные слезы. — Сережечка… Ну хоть чуточку, хоть самую малюсенькую чуточку — есть, а?
— Нет, Эния, нет. — Он сокрушенно вздохнул. — Не бери ничего в сердце, не надо, а то потом… Потом жить будет просто невмоготу.
— Я буду стараться, Сереженька, буду как могу. — Она всхлипывала и глотала слезы. — Буду изо всех сил. И буду ждать тебя… Каждый день, каждый вечер, каждый час…
— Жди, Эния, жди. — Он оглянулся на заходящее солнце. — Потому что это помогает, всегда помогает тому, кто в пути. Ночью Рох мертв, и там не сделать ни шагу. Поэтому если я вернусь — а я обязательно вернусь, — то вернусь вечером. Только, пожалуйста, не надейся зря…
— Я буду ждать, Сережка, каждый вечер. — Она оглянулась, потом достала платок и начала вытирать слезы. — Отсюда дорога к замку как на ладони. Я каждый вечер буду здесь прежде, чем зайдет солнце. Как сегодня. И буду молить Бога, и смотреть на дорогу…
— И чтобы, как и сегодня, — улыбнувшись, сказал Сергей, — на столе стояла бутылка ангорского рома. И твои лучистые синие глаза… Тогда сюда будет просто невозможно не вернуться…
Шульга осторожно выглянула из кустов — цепочка трех сторожевых тарантулов скрылась среди высоких деревьев Голубого леса. Она вздохнула и огляделась. Ее ищут, ее давно уже ищут. Но пока еще не здесь — иначе бы перед ней прошли не сторожевые тарантулы и вряд ли бы остался хоть пятачок необшаренной земли… Никто не думает, что она у Черты.
Шульга медленно двинулась дальше — вдоль клубящейся в себе самой Голубой стены. За которой начиналось то неизвестное и страшное, которое доносилось сюда всполохами непонятных страхов и ужасов, заставлявшее от чего-то сжиматься и тревожно колотиться сердце и застывать в волне холодного беспокойства разуму. Там начинался туман Роха. Неизвестный и пустой и наверняка опасный, но… За ним была земля, где жили люди. Жили, ходили, разговаривали, спорили и… любили. Какой бы он ни был, это был единственный путь к жизни, той жизни, которая иногда вспоминается теперь лишь во снах…
Она второй день шла вдоль этой стены и пока не обнаружила ничего. Ничего, что дало бы хоть какой-то повод на надежду, на то, что хоть немножко заставило усомниться в с малолетства вдалбливаемой истине — Голубую Черту так просто пройти невозможно…
Шульга вздохнула и посмотрела наверх — солнце начинало клониться к закату. Бог мой, как у нее мало остается времени. Ибо осталось всего два дня до того, как опять ударят багровые зарницы и всполохи, опять откроется портал неведомого Маг-рома, и у Эоллы появится возможность напрямую обратиться к Хозяевам и заглянуть в Эфир. Тогда ничто не сможет им помешать найти ее…
«Ах, туманы, туманы, вы скажите, где мама…» — почему-то пришли на ум слова грустной незатейливой песенки. «Скажет он, как же. Только и ждет какой-нибудь ошибки…»
Сергей с опаской огляделся. Все было как и тогда — вереница домов с пустыми окнами и обвалившейся штукатуркой и заросшими колючим кустарником дворами. И даже перевернутая телега валялась на прежнем месте, и рассыпавшиеся вещи там же постепенно превращались в труху…
Сергей подобрался — спереди вырисовался знакомый двухэтажный силуэт здания Управы, здесь прошлый раз ползала довольно противная пакость… Так, вроде бы тихо.
Спиральная лестница так же изгибалась вниз, в темноту — да и куда она еще могла изгибаться? Рох не меняется — тут все всегда на прежних местах, только постепенно превращается в пыль…
Он вытащил и зажег приготовленный факел — тьма нехотя отступила, задрожав в нишах и углах еще более сгустившейся чернотой. Через пару десятков шагов внизу показался темный провал входа, Сергей остановился на пороге и поводил коптящим пламенем из стороны в сторону. Невысокое ограждение каменного колодца в центре высветилось неровной кладкой подогнанных друг к другу камней. Интересно, кто их выкладывал здесь, какие такие мастера и когда? И почему в таких вроде бы очень удобных для тварей местах не бывает этих самых тварей? Порождения Роха сторонятся такого же порождения Роха…
Сергей вставил факел в крепление на стене и, немного постояв, опустился на пол, согнув колени и прислонившись спиной к стене. «Сколько здесь неизвестного, елки-палки, сколько я еще не знаю и даже не имею ни малейшего представления — здесь, на этой земле, в этом мире… Сколько вопросов. И никаких ответов…
Да и что я хочу — ведь это мир, целый мир, целый громадный мир — с множеством своих законов, установлений, правил и просто традиций. С множеством государств, городов, людей — у которых какие-то профессии, какие-то ремесла, свои проблемы и свои заботы. Что я видел? Пару городов одного восточного королевства, одну горную крепость на юге да пару городов на западе — да и то мельком. Что за это время можно узнать, что можно понять?»
Но елки-палки, зеленые моталки — все равно! Сколько же за это время произошло событий. Разных событий — и чудесных, и не очень, но одинаковых в одном — это все очень неординарные события. Все его знакомства, все люди, с которыми ему довелось столкнуться, причем со многими — даже очень близко, — это неординарные люди… Почему он, кто он такой? На Земле — миллиарды людей, умных людей, интеллектуальных людей, способных решать трудные задачи и умные загадки, сколько историков, сколько археологов, даже теологов или, может, это даже и лучше, сказочников и поэтов…
«Лена, где ты, моя Лена? Почему я так давно не слышу тебя, не чувствую — в своих мыслях, в своей душе? Мне так не хватает твоей доброты, твоего ласкового сердца, твоей… когда ты все-все-все прощаешь — сразу, без раздумий и размышлений. Мне не хватает общения с тобой, Лена, не хватает ощущения тебя — рядом… Ты рядом, Лена? Ты ведь говорила, что всегда будешь рядом…»
Сергей вздохнул. «Ленка ты моя, Ленка… Сашутик и Машутик. Я не забыл про вас, я не могу забыть про вас, просто не могу, даже если вдруг и захочу… Потому что частичка моего сердца навсегда ваша, какие бы со мной ни случались метаморфозы и изменения. Ваша. И как бы я хотел, чтобы и частичка ваших сердец тоже была моей. И чтобы они „тикали“ и бились — всегда недалеко друг от дружки, всегда рядом. Чтобы можно было закрыть глаза и сразу увидеть — такие родные и любимые лица, такие родные и любимые носики и озорные глазки…
