– Эх ты, друг, – махнул я рукой. – Мог бы не блистать здесь своей логикой, а подыграть мне.
– Ни в чем серьезном на меня не положишься. – Хансер рассмеялся.
Последнее, что я помню, это голос Леонида и извечный вопрос:
– Ты меня уважаешь?
– Уважаю, но пить не буду, – еле ворочая языком, отвечал Бьярни.
– А уважаешь?
– Уважаю.
– Я сволочь?
– Неа.
– Нет, ты честно скажи, Бьярни Столп Чести, я сволочь?
– Неа.
– Тогда почему ты светлый, а я темный?
– А я не знаю, – с искренним недоумением ответил Бьярни.
– Потому что у нас не светит солнце?
– Не, это фигня. Тогда и я не светлый, а полутемный. У насто солнце тоже ночью не светит… А почему оно не светит у вас?
– А хрен его знает.
– Не, все это неправильно.
– Тогда давай сделаем правильно, – предложил Леонид.
– Мы? – удивился Бьярни.
– А кто? Не они же! – Кивок в сторону нас с братом. – Они сейчас уже не могут, но утром обязательно нас поддержат.
– А как?
– А вот так. Отныне мы, Леонид Незыблемая Скала и Бьярни Столп Чести, нарекаем Светлую сторону Луны Солнечной, а Темную – Пасмурной.
– Пасмурной? – переспросил Бьярни, давясь смехом.
– Пасмурной, – подтвердил Леонид, и они оба пьяно расхохотались.
Остальные уже давно отрубились. За редким исключением…
Тайви стояла в темноте у самой границы света костра. Хансеру было хорошо ее видно: глаза слишком привыкли к мраку. Она смотрела туда, где днем разразилась битва. Хансер тихо подошел и встал рядом, но на расстоянии. Словно у какойто видимой лишь ему черты, которую он последние четыре месяца не смел пересекать.
– Не спится? – спросила Тайви.
– Я отвечаю за наших людей. Хотелось бы напиться, подобно Луи. Леониду я верю, но нельзя забывать, что здесь лагерь темных.
– Ты все же пошел на сделку с ними?
– Ну, это же не настоящая Тьма, ты же видела, Тьмы в них больше, но есть и крохотная искорка Света. И в конце концов, все же обошлось.
– Мы еще не дома, – просто ответила девушка. Некоторое время оба молчали, глядя на свежий курган.
– Пахнет смертью, – прошептала Тайви. – Убийства, убийства, убийства, неужели люди не могут без этого жить?
– Нам приходится убивать, чтобы не быть убитыми, – ответил Хансер.
– Я не хочу.
– Тебе и не придется, пока я жив.
– Я не понимаю тебя. – Тайви вдруг повернулась к нему. – К чему все эти жертвы?
– Какие жертвы?
– То, что ты делаешь. Давай смотреть жизни в лицо. Я бросила тебя. Многие на твоем месте…
– Я – не многие, – не дал ей договорить Хансер. – Я…
– Ты любишь меня?
– Да. И я был счастлив твоим счастьем.
– Но в этом счастье привкус горечи.
– Ну и что?
– Но теперь, теперь и я могу чтото сделать для тебя.
– Зачем? Хочешь вернуться ко мне?
– Да.
– Нет, не хочешь, считаешь себя должной. Но каждый раз, когда я шел в бой за тебя, я ничем не жертвовал. Как сказал бы Луи, есть вещи пострашнее смерти. Изменить себе. Я в те моменты просто был с тобой. Наших чувств не вернуть, а жалости мне не надо. Такой уж я: или все – или ничего.
– Но, может быть, когданибудь…
– Тень ЛинКеТора все равно встанет между нами. Нет, Тайви.
– Мы ведь с тех пор так об этом и не говорили, расстались молча.
– Я и так все понял. Слова были не нужны. Мы остались друзьями, мне и этого хватает.
– Разве?
– Тело не в счет. Оно иногда бунтует. Но я ему господин, а не оно мне. Ты всегда и во всем можешь рассчитывать на меня, как и прежде. И тебе не придется учиться убивать, пока я жив.
Они замолчали, глядя друг на друга. Хансер ободряюще улыбнулся:
– Мы прорвемся, малыш, я верю.
– И я верю: раз в Багряном домене отыскался человек, подобный Леониду, для высших не все потеряно.
– Тьма. В ней легче спрятать черных чудовищ, но и свет в ней горит ярче и притягивает всех тех, кому он в диковинку. Из такого любопытства может вырасти нечто большее – новый Мир.
* * *
И эти сволочи из Багряного домена называют свое мракозелье вином! Теперь я понимаю, почему их низшим запрещено пить его, не разбавляя водой. Оно и высшего бьет наповал, а ведь мы в этом покрепче будем. Мне вспомнилась кузница Агия, тоже, кстати, спартанца. По крайней мере, то, что творилось у меня в голове, мало отличалось от этой самой кузни в разгар работы.
Вдобавок меня еще и сильно трясло. Со стоном я разлепил глаза. Нет, трясли меня не винные пары, а мой собственный извергбратец. Да и половина грохота была не в моем черепе, а снаружи. Бой.
– Да вставай же ты! – заорал Руи. – На нас напали!
– Кто?! – Я вскочил, попытался натянуть ботфорты. Все клубилось в тумане. Из этого тумана вынырнула Тайви, прикоснулась к моему лбу. Было такое чувство, что в меня попала молния, и не одна. Но в голове прояснилось, боль прошла.
– Светлые, – ответил брат, уже убегая.
Я ничего не понял. Неужели побитые вчера собрали достаточно сил, чтобы напасть на победителей? За одну ночь? Невозможно. Но это и правда были светлые. Легионеры в порубленной броне, пешие краснокожие и арабы. Мы были в кольце. И мы были одни. Темные держались поодаль, смотрели, но в бой не вступали.
Вот тебе и покровительство, и безопасность. На нас перли низшие, но было их несколько тысяч. Наши воины уже израненные. Я замешкался и пропустил момент, когда один из легионеров надвинулся на меня. В нем не было хищной грации опытного воина. Словно бы набрали простых земных крестьян, вооружили и бросили в бой. Мое тело само ушло в сторону, разум все еще пытался найти нелогичность. Была она, была, чувствовал я, а заметить не мог. Моя рука сама выхватила шпагу и без лишних финтов в глубоком выпаде вонзила ее в горло бордовому. Низший, конечно, успел вскинуть щит, но было поздно. Ловкость высшего – с ней и опытные бойцы поспорить не могут, тем более какието новички. Сталь легко вошла в плоть. Но кровь не потекла, а смертельная рана не остановила моего противника. Широко размахнувшись, он ударил вновь, вкладывая в удар все тело. При этом щит был отведен вбок, и я увидел то, что под ним скрывалось. В груди моего противника торчал обломок гоплитского копья, еще две раны зияли на животе. Рваные края стальных пластин доспеха, плоть… на ней комья земли.
– Это мертвецы! – закричал я, уворачиваясь от меча.
– Сами видим, – огрызнулась Аркадия. Она рубилась рядом. Ее жезл был окутан огненным коконом и действовал эффективнее топора Бьярни. Только она могла себе позволить чтото говорить. Остальные берегли дыхание. Противники прибывали полноводной рекой. Они напрочь не желали умирать второй раз. Потеря конечностей их не смущала. Лишившись голов, они продолжали драться. Разрубленные по поясу, ползли вперед и хватали наших зубами за ноги. Это была смерть, самая верная.
