— Питер ван Хольп, мой управляющий, — представила она того, что постарше. — Майкл Граве, писатель с Земли. А вы, ребята, наверное новенькие? Рада познакомиться. Ну, как у нас дела?
— Хелла Рида, признаюсь честно, мы только вчера получили ваше письмо, — ответил Питер. — почта за это время лучше работать не стала. Но мы очень старались, и кое-какой порядок все же навели. Но главное — вы вернулись. Теперь Дом Ламме по-настоящему оживет.
Майкл вздохнул с облегчением. До сих пор его сильно волновал языковой барьер. Но, кажется, обойдется. Автопереводчики на Дреймуре не работали, но на корабле Майкл успел взять несколько уроков у Риды. В Арженте и в Нефелле говорили на диалекте, происходящем от голландского и испанского. Оба эти языка были знакомы Майклу, да и эксперимент несколько усилил его способности. Так что, общий смысл беседы он сейчас понимал.
Они подошли уже к высоким, узорного литья воротам, когда Майкл услышал странные крики. Какой-то ребенок-невидимка (где он мог спрятаться?) вопил в восторге:
— Ура! Ура! Пришла! Ура!
Но самое удивительное — слова раздавались не в ушах, а казалось, прямо в мозгу.
Рида захлопала в ладоши и закричала:
— Ламме, малыш, беги скорей сюда!
От дома ей навстречу бежал какой-то темный мохнатый комок, украшенный сзади огромным пушистым хвостом.
Теперь уже Рида сама упала на колени и позволила этому гибриду чау-чау и хорька облизывать ей лицо, тыкаться носом в живот, покусывать руки. При этом гибрид, не переставая, вопил на человеческом языке:
— Ура! Пришла! Бродяжка! Пришла!
— Вот, познакомьтесь, — сказала Рида, запуская обе руки в густую темную шерсть. — Ламме, хранитель дома. Телепат. Не смотрите на меня так Ламме, это мистер Граве с Земли.
Зверек обнюхал ноги Майкла, сморщил нос, и Майкл явственно услышал:
— Чужой. Самец. Укусить нельзя?
— Нельзя, — ответила Рида и обняла зверька за шею. — Относиться как к почетному гостю. Кстати, где Юзеф? Ему уже достоинство не позволяет спуститься? Будет принимать нас в тронном зале?
— Йонгфру[8] Рида…
Майкл резко повернулся к управляющему. Землянин, разумеется, не понимал, о чем идет речь, но ясно почувствовал сейчас что-то случится.
— Где Юзеф? — переспросила Рида.
— Йонгфру Рида, мастер Юзеф умер полгода назад. Мы не смогли найти вас тогда.
Рида разжала руки и отпустила Ламме.
— Nein, — прошептала она, — wie kann es dos sein?[9]
И тут же поправилась:
— Как это случилось?
— Ночью в башне. Он вызвал демона, с которым не смог справиться. Демон его убил, — сказал управляющий, не глядя на нее.
— Демон? Какой, к черту, демон? Какая башня?!
— Я не знаю, хелла Рида.
Майкл увидел, что Рида сейчас расплачется.
— Es ist bescherben, — сказал он тихо, — Так было суждено.
Дальше идиша не хватило, и Майкл добавил по-немецки:
— Dieses Demon heit Schicksal. Этого демона зовут Судьба.
И Рида снова сжала зубы и вскинула голову.
— А где Конрад?
— Мейнхеер[10] Конрад исчез тогда из Дома Ламме. Потом он пришел в монастырь Святого Сердца и с тех пор живет там. Говорят, что он не произнес с тех пор ни слова, хелла Рида.
— Пикколо?
— Я не знаю. Он тоже ушел отсюда.
Рида замолчала, но Майклу было достаточно ее лица. Недоумение, гнев, растерянность. Потом, на мгновение, страх. Потом губы ее сжались, глаза сузились, словно она поймала кого-то на прицел своей винтовки. Она коротко выдохнула, восстанавливая дыхание, встала, отряхнула колени.
— Все хорошо, прекрасная маркиза. Майкл, похоже, наши планы меняются.
— Рида, ради Бога, не думайте обо мне. Делайте то, что считаете нужным.
— Я думаю, это ненадолго. Вы пока позавтракаете, отдохнете. А потом я пришлю кого-нибудь, чтобы показать вам дом и парк. Разрешу ему отвечать на любые ваши вопросы. А к вечеру я вернусь. Хорошо?
— Рида, я уже говорил, делайте то, что считаете нужным.
— Ладно. Теперь дальше. Кобыла ваша околела… Сверчок жив?
— Конечно, хелла Рида.
— Оседлайте его для меня. Я схожу на кладбище, потом перекушу и поеду в монастырь.
— Хелла Рида, позвольте, я пошлю кого-нибудь с вами, чтобы помочь вам найти могилу.
— Это зачем еще мне может понадобиться помощь?
— Хелла Рида, простите, но мастера Юзефа похоронили за оградой.
— За оградой?
— Он был убит демоном. Священники запретили класть его вместе со всеми. Мы ничего не могли сделать.
— Ах да, демон! Совсем забыла. Ничего, я сама справлюсь. Поплутаю немного и найду. Постарайтесь, чтоб мейнхееру Граве у нас понравилось.
Место, где спал теперь Юзеф, оказалось не таким уж плохим. Высокая трава, заросли черемухи и лунноцвета, недалеко река, сквозь деревья слышен ее голос. Могила тоже выглядела пристойно: ее ничем не придавили: ни памятником, ни плитой. Только обтесанный камень с именем и датами, да и тот в стороне, чтоб легче было лежать.
Рида поморщилась. Это было очень глупо: сначала от изумления она соскользнула на язык своей кормилицы, на котором не говорила лет двадцать, а теперь полезли предрассудки, почерпнутые некогда из того же источника. А сейчас, как никогда, нужна холодная голова. Хотя бы для того, чтобы понять, что произошло.
Рида бросила куртку на землю, села на нее и снова сказала себе: «Юзеф мертв».
«Бесполезно. Не понимаю. Стена в мозгу.
В первый день, первой пулей в лоб.
Собственно говоря, ничего невероятного в этом нет.
Что я, покойников что ли не видела?
И погиб он, как и пристало джокеру, за Темной Завесой.
Тоже ничего странного.
За Темной Завесой каждый шаг может оказаться последним.
Джокеры что-то вроде первых авиаторов. Риск тот же.
Господь карает дураков.
Но это теоретически. А практически ничего не понимаю.
Смерть. Стена в мозгу.
Или наоборот — провал в пустоту.
Рука не находит опоры.
Ничего не вижу.
Умер? Не понимаю!
Что говорят детям? — «Мама уехала».
Куда уехал? Зачем? Как он там живет? Где письма?
Как понять?
Если бы я поняла — смогла бы заплакать.
Если бы заплакала — стала бы человеком.
Умер? Что это значит?
Пустое место за столом.
Рука, протянутая за ножом, за книгой, за листом бумаги останется пустой.
Конь в конюшне никогда не ощутит на себе знакомой тяжести.
Страницы книг не почувствуют пальцев.
Половицы — каблуков.
Мир станет беднее на один звук шагов, на один оттенок волос, на несколько неповторимых жестов, словечек.