Виталий Сертаков - Город мясников

– Оберст, – напомнил я. – Ты же сам предлагал носорогу щи уделать…

– Ага, и дочек его… – заржал Лось.

– И что? – сел на измену Оберст, как будто никогда такого не говорил. – Вы очищаете русскую землю от всякой мрази и хотите за это получать от меня деньги?

Тут мы заткнулись все. Сильно он сказал, всех фишка прибила. Я сижу, такой, и хрен его знает, что сказать. А Фельдфебель лыбится во весь рот, так и дал бы ему по кочану. Да пойди, дай такому – вымахал, шпала деревенская…

– Вы хотите служить в легионе? – напирал Оберст. – Или рискуете за идею, потому что не можете пройти мимо лжи и обмана?

Хрен знает, что на такое ответишь. Я, кстати, прикинул, что не так уж худо и в легионе. То есть, хрен его разберет, где лучше. Но всяко лучше ниггеров всяких мочить, чем пиво по подъездам глушить!

– Я бы пошел в легион, – сказал Лось.

Фельдфебель заржал и высказался в том духе, что настоящим наемникам и без Лося дерьма хватает. Фельдфебель в ихнем кафе – типа бармена, но за баром ни фига не стоит. Базарит со всеми, руки пожимает; почти все, кто приходит, – у него знакомые. Парни все старше нас, девчонок мало. Музон клевый и колонки мощные, а вообще, – беспонтовое место. Засрано, хабцы на полу, хрен поймешь. Мы ни фига не видели, потому что Оберст нас сразу в заднюю комнату позвал. Лось сидит, такой, и мне подмаргивает, чтобы я спросил про кафе. Типа, чье кафе, самого Оберста, или Фельдфебеля, или еще кого. А я говорю – иди в задницу, вот сам и спрашивай.

Я стал думать, за идею я или за бабки. Хотелось и того и другого. Но правды вроде бы хотелось больше, чем денег…

А кафе, кстати, вообще в степи голимой, млин. Дыра дырой, крутые не заедут, да и работяги не пойдут, потому что водяру не наливают. Но сюда никто из местных алконавтов и не заворачивал, я это сразу просек. На входе чуваки тусовались, друганы Фельдфебеля; они четко фильтровали, кого пускать, а кого – нет…

– Так что, намерены лечь на дно? – сощурился Оберст. – Это правильно, я вас за это уважать не перестану. Надо уметь в нужный момент проявить гибкость.

– Пару дней маловато, – сказал я. – Нам бы неделю отсидеться…

– А потом что? – злобно так перебил Оберст. – Снова загремите, и снова – по норам? Не надоест так прятаться?

– А что мы, обсираться перед всякими задротами должны? – тявкнул Фриц и потянулся к ящику за пивом.

Но Фельдфебель толкнул ящик ногой, и Фрицу не обломилось. Все над ним заржали. Фриц красный стал; я децл испугался, что он сейчас розочку от бутылки обломит и кому-нибудь харю распишет. Он ведь больной, когда над ним стебутся. Потому что мелкий ростом. Мочкануть может.

«Две бутылки – и баста», – подумал я.

– Я же сказал – по две бутылки, и баста, – негромко напомнил Оберст. – Ты уже свое выпил.

– А я вот тоже еще хочу, – вступился за Фрица Мюллер. – У меня бабло есть. Фигли, мы что, пива себе купить не можем?

– Можете, но не здесь. После того как мы закончим, можете пить дальше. Но я с пьяными дураками обсуждать ничего не буду.

Тут меня словно током прошибло. Мюллера и Фрица бортанули, в натуре, конкретно, но мне это понравилось! Да, вот такая пурга! Мне понравилось слушать Оберста, потому что он… он дело говорил. У Мюллера, млин, глазки забегали. Типа, на его авторитет посягнули. Но ответить он не успел, потому что в дверь постучались.

Друган Фельдфебеля, здоровый такой кабан, впустил троих пацанов, чуть старше нас. Они, все трое, были совсем не такие. То есть, фиг его знает, как объяснить. Одеты вроде нормально, ботинки, куртки, ровный такой прикид, без прибамбасов. И скинами тоже не назовешь. Стрижены коротко, но не бритые и без татушек на руках.

Они не дергались, вот что. Без понтов себя вели, не как Мюллер или Ильич, мудило обкурившееся. Поздоровались по очереди за руку с Фельдфебелем, а Оберсту кивнули, коротко так, но я засек. Не как другану кивнули, а вроде бы по-военному. И сели у стеночки, ни слова не говоря.

– Познакомитесь позже, – сказал Фельдфебель. – Если останетесь, познакомиться успеете.

– Я хочу пива, – повторил Мюллер. – Если здесь жаба давит мне пива налить, перебьюсь, куплю в другом месте… – и взялся за куртку.

– Сядь! – приказал Оберст.

Спокойно сказал, без напряга, но Мюллер жопой к стулу приклеился.

– И сиди, пока я не отпущу, – Оберст встал, подошел к Мюллеру и склонился над ним, низко так; чуть они лбами не стукнулись. Наклонился и стоит, смотрит, не моргает. У Мюллера, баклана, лоб мокрый стал, губа задергалась. Ну, млин, он тоже смотрит, не моргает, крутым показаться хочет. Только крутизну он свою мог в жопу запихать, спекся Мюллер, и все пацаны воткнулись, что спекся. Ему, видать, по кайфу было бы Оберсту глаз высадить, но даже пальцем не двинул.

– Ты пришел пивка попить? – мягко спросил Оберст. – Ты решил, что так и будешь ходить, когда хочешь? А что ты еще захочешь, дружище? Может, ты захочешь тут лечь спать или захочешь трахнуть мою сестру? Ты всегда делаешь только то, что хочешь, дружище? Ты явился к нам, ко мне и к моим ребятам. Тебя пропустили, потому что я знаком с твоим приятелем, – Оберст кивнул на меня. – Теперь мы будем решать, уйти тебе или остаться. Только учти: если мы примем решение тебя послать к черту, сюда ты больше не вернешься. Крепко подумай, прежде чем произнести следующее слово, дружище…

«Дружище», в натуре, сел на измену. А у меня внутри аж… Ну, млин, это двумя словами не размусолишь. Короче, воткнулся я вдруг, что как раз такой житухи мне и не хватало. Не колледжа, с мозгоклюйством сраным, и не черепов моих, вечно задолбавшихся, где бабла натырить. Мне офигенно понравилась именно такая дисциплина.

– Некоторым из вас предстоят большие дела, – Оберст помолчал, покачался на пятках. В этот миг он походил на настоящего арийца, и мне, млин, до слез захотелось стать таким же – волевым, подтянутым, четким. – … Большие дела и большое будущее. Но не всем! Я хочу, чтобы вы себе зарубили на ваших сопливых носах, – каждый шаг отслеживается, каждый шаг и каждое слово. Вы должны понимать, что даже в нашем ублюдочном жидовском правительстве есть честные люди. Их немного, но они есть, и мы держим с ними связь. А им нужна связь с вами… Да, с вами, потому что завтра вам предстоит поднять знамя борьбы. Эти люди, кто искренне сочувствует нашему Движению, они готовы помогать и помогают. Фамилии можете не спрашивать, я их все равно не знаю, а если и знал бы… сами понимаете. Но если внимательно следить за происходящим в стране, нетрудно догадаться, кто за здоровую державу, а кто ее стремится утопить.

Так вот. Нам помогают и будут помогать. И лучших из вас наградят, но не деньгами… – Оберст обвел нас горящим взглядом. У меня в горле застыл комок. Я уже представлял, куда он клонит. Это было круто. Это было намного круче, чем мы могли себе представить!