Естественно, Джек, будучи старшим братом, не придумал ничего иного, как ночью вскрыть замок и прихватить с собой необходимые пособия. Гай увязался за ним, их вдвоем и застукал на месте чтения Фарид, будучи в те годы директором.
Он решил наказать их по-своему. Мерзко осклабившись, горячий мужчина с примесью восточной крови и изрядной порции дешевого наркотика в ней, схватил за шиворот веснушчатого симпатягу Гая и подтащил его к себе, с четким намерением попользовать в интимных целях.
Маленький Травкин так и застыл на месте, даже не пытаясь сопротивляться. Шок от подобного поведения директора, его красное потное лицо со звериным оскалом и затуманенные похотью глаза настолько сильно отпечатались в сознании ребенка, что Гай даже не пытался плакать, глядя на своего мучителя, и не смея даже мигнуть.
Джек справился с оторопью куда быстрее. Извергнув из себя нечеловеческий рык, он бросился на Фарида, зубами вцепившись тому в шею. Кацман напрыгнул сзади, в тот самый момент, когда было почти поздно. Поведение неадекватного подростка так сильно впечатлило директора, что тот выпустил рухнувшего кулем на пол Гая и стряхнул с себя худосочного бледного Кацмана.
– Выкидыш ублюдочный, – просипел Фарид, стирая с шеи выступившую от укуса кровь. – Да я тебя…
В этот момент он осекся. Гай потом утверждал, что на директора снизошло божественное откровение, а Джек склонялся к мнению, что внутри директора просто закончилось действие наркотиков.
Так или иначе, но на следующий день Фарид поставил Джека перед выбором: либо тот выходит на арену против его птички, либо они с братом могут забыть о спокойном сне в любом уголке города.
Жестокая жизнь на далекой колонии диктовала свои условия. Ни один выживающий из последних сил городок Великого Суздаля не принял бы к себе два новых рта без профессии, физической силы и мозгов, в наличии которых Джек сомневался до сих пор. Правда, он, в отличие от суздальцев, относил это исключительно к себе, совершенно не стесняясь показаться туповатым или невоспитанным.
И через пару дней Джек вышел на арену. Птичками у Фарида назывались огромные петухи, выращенные специально для смертельных схваток на потеху богатым жителям. Впрочем, состязание петухов размером с подростка быстро набирало обороты, уже поставлялось контрабандными записями в несколько близлежащих городов и привлекало внимание соседних планет, грозя выйти на галактический рынок кровавых развлечений.
Когда голый по пояс Джек стоял напротив клекочущего пернатого монстра, он видел перед собой только красное и потное лицо директора, а в затухающих глазах убитого им противника всегда, почему-то, видел остекленевшие голубые глаза своего брата, будто винил себя за сломанное, убитое детство Гая.
Кацман сплюнул коричневатую от гречичного виски слюну, сунул руки в карманы и поднял воротник куртки. На кривых улочках города не было ни души. С неба начал накрапывать мелкий противный дождь, от которого мощеные дешевыми материалами дороги мгновенно превратились в вязкие колеи.
– Вот же блядь, – смачно выразил свои мысли Джек. – И где тебя теперь искать, братишка?
С неба продолжал капать дождик, скатываясь крупными каплями по длинным волосам Джека Кацмана, которого в маленьком космопорту Суздаля ждал корабль отъявленных головорезов, временно ставших для него командой.
I thought that I heard you laughing
I thought that I heard you sing
I think I thought I saw you try
R. E. M. «Losing My Religion»
Он мог бы солгать. В этом не было ничего особенного. Время высоких технологий диктовало свою моду на ложь.
Люди обманывали время, омолаживаясь до ребячества, обманывали болезни, меняя органы, как запасные части механизмов. И, конечно же, люди обманывали себя. Сколько бы ни прошло времени, как бы не убежали вперед технологии, подарившие людям практически вечную жизнь, люди продолжали обманывать самих себя, стараясь делать вид, что вовсе не чувствуют прожитых лет, не помнят потерь и не устали от жизни.
Потом, не сейчас, я заеду позже, мы встретимся на пятой луне… обещания в интеркомах, послания в коммуникаторах и целые терабайты лжи, сохраненные на молчаливых носителях.
Да, он мог бы солгать. Только зачем? Что он получил бы от этого? Спокойствие совести, осознание своей власти, возможность вернуться…
Видимо, все же, власть. Стоило признаться себе в том, что он был склонен к доминированию. Именно так и никак иначе.
Гавриил Травкин вышел из калитки маленького частного дома, являющегося небывалой роскошью среди высоких типовых зданий, и закурил, глядя в небо, едва тронутое рассветом.
«Рассвет, как тление, – подумал он, – стоит ему начаться, процесс уже не остановить».
Сизый сладковатый дым лениво плыл рядом, закручиваясь забавными змейками и оседая на волосы, руки, одежду противным запахом въедливой гадости.
– Ты любишь меня? – спросила она.
– Нет, – ответил Гай.
Да, он мог бы и солгать, но теперь она стала для него бесполезна. Да и если бы не стала, он вряд ли бы стал ее обманывать. Просто в этом Травкин не хотел признаваться даже самому себе.
Он скривился от тяжелых мыслей, глубоко, до впалых щек, затянулся сигаретой с легким наркотиком и пошел прочь от маленького дома, в котором оставил очередной кусочек мозаики своей жизни – рыжую женщину по имени Леда.
Ему было хорошо, легко и сладко. И он знал, когда точно это пройдет.
– Итак, вы утверждаете, что сумели синтезировать вещество, распознающее генотип?
Голос собеседника Травкину не нравился. Вкрадчивый какой-то, скользкий такой голосок, словно его обладатель пытался подкрасться к Травкину сзади, да еще и с баночкой вазелина.
– Это вы утверждаете, что вещество способно распознавать генотип, – безразлично пожал плечами Гавриил, холодно и внимательно поглядывая за стекло. Толстая непробиваемая преграда перед ним отделяла Травкина от палаты с ровными рядами жестких коек. Места в комнате занимали несколько подопытных человек, добровольно, если не считать существенных гонораров, отдавшиеся в заботливые руки научных опытов с новым стимулятором.
Стимулятор не получился, да и не должен был. Отмашки и бумажные коды для отделов правопорядка частенько содержали в себе записи об очередном изобретении говорящих баклажанов для орбитальных станций, лысых хомяков для детей-аллергиков и пушистых глубоководных рыб для работы на подводных объектах.
И что потом выходило из дверей таких научных центров, не знал, порой, даже сам автор очередного лысого глубоководного говорящего баклажана.
