– А он остается? – спросил Двадцать два.
– Да. Офицеры дежурят у челнока, пока не теряют аудио– или видеосвязь с рибутами. Тогда они отправляются на поиски. Но не жди, что они помогут выполнить задание. Их дело только следить за нами.
Мы свернули за угол, и я крадучись устремилась через полоску пожухлой травы к двери нашего объекта, Томаса Коула. Он убил своего сына.
Мне всегда поручали детоубийц.
Я не возражала.
В предписании об этом не говорилось, но было весьма вероятно, что убийство он совершил потому, что его ребенок умер и затем перезагрузился. Едва человек превращался в рибута, он становился собственностью корпорации, а та, хотя и без колебаний убивала нас в дальнейшем, не разрешала людям самим принимать такие решения. Даже если это были их родные дети. Некоторые родители поступали иначе и прятали детей от КРВЧ, но это тоже влекло за собой арест.
По-моему, большинство родителей не сожалели об изъятии перезагрузившихся детей. Они были рады от нас избавиться.
– С чего полагается начинать? – спросила я, оглянувшись на Двадцать два.
– Стучим.
Я кивнула. Это давало им шанс сдаться добровольно. Срабатывало редко.
Я постучала, вскинула кулак, разжала и показала Двадцать два растопыренную пятерню.
Затем пинком распахнула дверь.
Вся мебель, состоявшая в собственности Томаса Коула, была свалена у порога. Мой объект не впервые заваливал вход, но эта попытка была явно из худших.
Я убрала с дороги древнюю рухлядь и перепрыгнула через то, что осталось. Людям, которые баррикадировались в домах, было некуда больше идти. Ни друзей, ни семьи. К ним старались не прикасаться.
На моих губах заиграла улыбка. Я быстро согнала ее, когда Двадцать два одолел завал. Он мог решить, что я рехнулась, раз вздумала улыбаться в такое неподходящее время.
В коридоре грянули выстрелы, и две пули впились мне в плечо. Людям запрещалось хранить оружие, однако многие игнорировали запреты.
Я подала стажеру знак, чтобы убрался с пути. Он споткнулся о стул, не сводя глаз с отверстий в моем плече. Снова раздался выстрел, я увернулась, и пуля просвистела над шлемом, а Двадцать два вжался в гнилые доски стены.
Прикрывая лицо рукой, я вбежала в коридор. Неизвестно, какое там было оружие, и шлем мог не защитить от прямого попадания.
Но стрелок оказался мазилой. Эхо выстрелов звенело в ушах; одна пуля засела в груди, другая чиркнула по шее. Когда я свернула за угол и оказалась с объектом лицом к лицу, тот промахнулся с трех шагов.
На этом последнем выстреле патроны закончились.
– Двадцать два! – заорала я. Это была учебная миссия.
Коул пнул меня в живот. Я хапнула ртом воздух и с треском впечаталась в стену.
Он опрометью бросился к задней двери, и я с усилием выпрямилась. Болело в нескольких местах – сколько раз он попал? Наверно, четыре. Навылет прошли только две пули. Дома придется выковыривать остальные ножом.
– Сюда, – скомандовала я Двадцать два, метнувшись вслед за человеком.
Мельком заметив ужас на его лице, я понеслась во весь опор по грунтовой дороге. Коул улепетывал, разбрызгивая грязь.
Я прибавила скорость, из-за спины доносился топот моего стажера. По крайней мере, он научился не отставать.
Коул отшвырнул мне под ноги мусорный бак, я перепрыгнула, и Коул скрылся за углом. Бегал он быстрее, чем среднестатистический человек.
Погоня доставляла мне удовольствие.
Я свернула и отбила удар до того, как кулак коснулся моего лица.
Мне нравилось, когда объекты наглели и прекращали бежать.
«Да что мне может сделать эта белобрысая пигалица?»
Никто из людей вслух никогда не говорил мне таких слов, но я ясно читала это в их глазах.
Я ответила на немой вопрос стремительным ударом в челюсть.
Он пошатнулся, и я врезала еще. Теперь мои руки были в крови.
Одним движением я подсекла его и заковала в наручники. Он издал яростный вопль и начал брыкаться, отчаянно стараясь попасть мне в живот. Я схватила ножные браслеты и защелкнула их на его лодыжках.
Затем пристегнула цепочку и посмотрела на Двадцать два. Его грудная клетка вздымалась и опадала так быстро, что я решила, что он того и гляди лопнет. Лицо было красным, хотя казалось, что больше от гнева, чем от бега.
– Их надо спутывать по ногам, если бегут, – пояснила я. – Особенно прытких.
Коул плюнул мне на ботинки, и я пнула его в челюсть. Это было необязательно, но приятно.
– Рен Сто семьдесят восемь и Двадцать два, – произнесла я в микрофон. – Объект обездвижен.
– Идите к челноку.
Я взглянула на Двадцать два:
– Дорогу помнишь?
Его одышка уменьшилась, однако паника нарастала на глазах. Тот улыбчивый Двадцать два, что десять минут назад сидел в челноке, исчез, и на смену ему пришел затравленный рибут, который таращился на меня испуганными глазами. Не говоря ни слова, он ошалело смотрел то на пулевые раны в моем плече, кровь из которых залила почти все тело, то на обездвиженного мужчину у моих ног.
В первый раз они все бывали такими; мне следовало знать, что Двадцать два окажется худшим.
Я указала в нужную сторону, но он не шелохнулся. Я потащила Коула по грязи мимо него, но по пути схватила его за руку и как следует дернула:
– Уходим.
Он не ответил; мне пришлось оглянуться, чтобы увериться, что он и вправду пошел. Да, поплелся, уставившись себе под ноги.
– Эй, там! На помощь!.. – заорал вдруг Коул.
Я крутанулась и увидела человека в узких коричневых брюках, скорчившегося у стены дома. Обхватив руками колени, он сидел на корточках. Когда Двадцать два остановился, человек, вздрогнув, не удержался и опрокинулся на землю, заполошно хватая ртом воздух. Мы встретились взглядами, и я увидела в его глазах тень узнавания. Я работала на местности пять лет, и многие в Розе знали меня. Не было случая, чтобы встреча со мной их обрадовала.
Двадцать два прерывисто вздохнул, переводя глаза с меня на перепуганного человека.
– Нарушение комендантского часа, – сказала я в микрофон.
Человек издал вопль и кое-как встал.
– Не трогай, – отозвался голос из коммуникатора.
Я мотнула головой, но Двадцать два глазел на человека, который бросился наутек и теперь в страхе оглядывался на бегу.
– Нам приказано не вмешиваться, – сказала я и снова дернула за цепочку с Коулом. Затем повернулась, зашагала вперед, и только через несколько секунд Двадцать два последовал за нами.
Я зашвырнула Коула в челнок для людей, и мы в молчании направились к соседнему. Мне казалось, что надо что-то сказать, хотя я понятия не имела, что именно. Обычно в такие моменты я говорила: «Крепись, смирись со своей долей, станет легче», – но сейчас не могла вспомнить слов. При виде его печального лица говорить вообще расхотелось.
Мы вошли в челнок рибутов, и Леб велел нам садиться. Вернулись пока только Хьюго с его подопечным, а потому нам было нечем заполнить тишину, когда мы сели и пристегнулись.
Потом потянулись остальные рибуты, последними в челнок вошли Лисси и ее новичок. У номера Сорок три вокруг глаз темнели круги, по окровавленному лицу текли слезы. Похоже, объект им достался серьезный, а Лисси решила не опекать салагу. Двадцать два послал мне слабую улыбку признательности. На месте бедняги Сорок три мог быть он. Мои губы шевельнулись лишь самую малость.
– По местам, – сказал Леб и отвернулся, чтобы закрыть дверь кабины.
Сорок три так и стоял столбом, и Лисси резко дернула его за рубашку. Он резко развернулся и смазал ее рукой по лицу. Она задохнулась, вскочила и так толкнула его, что стажер едва не упал.
Леб пересек салон и схватил Сорок три за ворот. Потом грубо швырнул его на сиденье и жестом приказал Лисси тоже сесть. Пристегиваясь, она метнула на салагу яростный взгляд.
Сорок три продолжал пыхтеть, не отрывая золотистых глаз от Леба. Офицер не обращал на это внимания. Он просто сел, уставился на свои руки и погрузился в раздумья.
Стажер скривил рот, злоба сочилась из каждой его поры. Я видела такие реакции после первого задания, хотя многие новички лучше скрывали свои чувства. Ненависть новоиспеченных рибутов к сотрудникам корпорации была понятна. Им тыкали в нос стволы и заставляли выполнять грязную работу. Меня это больше не парило, но я помнила, что чувствовала сама, когда была салагой. Я поняла тогда, что у моего тренера выбора не больше, чем у меня. Это люди принудили нас к этому.
Я попыталась перехватить взгляд Лисси – пусть уймет своего стажера, пока не заметил Леб, но она обкусывала ногти и пялилась в борт челнока.
Сорок три сунул руку в карман. Я лишь успела заметить, как что-то сверкнуло, а он уже вскочил с места, но я знала, что это нож. По челноку разнесся крик. Сорок три бросился на Леба, метя ему в грудь.
Я отшвырнула ремни и тоже вскочила. Глаза офицера расширились, он не успел схватиться за оружие. Я заслонила его в тот самый миг, когда Сорок три нанес удар. Лезвие вошло мне в живот, как в непрожаренный стейк.
