class="p1">– Нельзя. Мои мысли ты выражаешь лучше меня.
– Это не я выражаю. Так говорил один наш древний мудрец.
– Правильно говорил. Будет хорошо, если схаи и мягкотелые узнают мудрость друг друга.
Машиш вздохнул, отвернулся от звезд и сел на свое место.
– Но это случится не сейчас, Мартин. А пока бери перстень.
– Все равно не могу, – сказал Мартин. – Это ведь твоя память об Уйсифи.
– Да, память. Я хотел оставить эти перстни своей дочери. Но ты можешь взять. Ты даже должен взять, – каким-то изменившимся, приглохшим голосом сказал старый ящер.
– Должен? Но почему?
– Да потому, что ты спас сына Уйсифи! Это она благодарит тебя моими руками. Дар из страны Мососа. Нельзя отказываться. Понял?
– Теперь – да. Со всех сторон, машиш.
– Хог. Хорошо. Моя Уйсифи будет довольна.
Машиш помолчал, а потом заговорил другим, уже деловым тоном.
– Второй перстень будет у того, кого я пришлю. Или пришлет другой машиш сивов, если я не доживу до нужного времени. Перстень будет означать, что мы готовы к переговорам о мире или даже о союзе с мягкотелыми.
– Это возможно?
– Да. Но только в крайнем случае. Если моему племени будет грозить гибель, а твой машиш согласится помочь.
– Гибель от хачичеев?
– Вряд ли. От Су Мафусафая. Учти, если сивы будут воевать с Мафусафаем, твоему Поммерну станет полегче. Согласится ли из-за этого Поммерн помогать сивам?
– Это будет решать машиш Бернар Второй. Но я думаю, что такое возможно. И я буду просить его об этом, очень просить. Большего обещать не могу, машиш.
– Хог. Я понимаю. И благодарю тебя.
– Хог. Я тоже благодарю тебя.
– Мосос тебе поможет, Мартин.
– Мосос? Я же не схай.
– Для Мососа важно какая у тебя душа, а не тело. И Мосос един для всех, как бы его ни называли.
– А кто такой Мосос?
– Очень просто. Мосос – это вера в то, что все не напрасно. Думающему без этой веры невозможно жить. Без нее не хочется делать хорошее. Без этой веры мысли могут убить друг друга и серьезно искалечить голову.
– Да, люди и схаи многому научатся, если начнут разговаривать, – признал Мартин.
Уханни как-то печально квакнул.
– Уже начали. Благодаря тому, что ты решился идти в Схайссы, Мартин. Один, без оружия и без злого умысла. Это подвиг. Еэ, подвиг. Только не вздумай спорить с машишем, я знаю, что говорю. А ты все еще находишься в Схайссах, мягкотелый…
– Ну, с этим не поспоришь. И когда я должен бежать?
– Ты целый день спал. Спи еще день. Скажи, что заболел. Хзюка подтвердит. Завтра я пришлю утомителя духов, пусть беснуется до вечера. А ночью, когда утомитель сам устанет, убегай. Только учти, утром я отправлю погоню. Совсем серьезно. Если поймают, то убьют. Это неприятно.
– И даже очень, машиш.
– Я тоже так думаю. Поэтому тебя начнут искать у перевала Хосс, через который ты пришел. А ты отправишься на юг, сделаешь петлю и выйдешь к перевалу Грор.
– Грор? – удивился Мартин. – Прости, но там же земли хачичеев.
– Верно. Племя большое, дикое, сырое мясо могут есть. Они сначала убивают и лишь потом пытаются понять, кого убили. Поэтому в первый день никому и в голову не придет искать тебя на их земле.
– Никому кроме хачичеев, – усмехнулся Мартин. – Я там не пройду.
– Хо! Один, конечно, не пройдешь, от тебя даже шусс на охоте сбежал. Но опытный воин провести сможет. Только обратной дороги у него уже не будет. Дважды хачичеев не надуешь.
– Нельзя, чтобы он погиб.
– Нельзя. Тебе придется взять проводника с собой, и это полезно. Будет связной, если захочешь что-нибудь отправить. Мягкотелые его не растерзают?
– Нет. Мы не считаем, что схаев нужно убивать только за то, что они схаи.
Было похоже, что машиша эта информация не слишком убедила. Он помолчал, а потом сказал:
– Я дам тебе одного из лучших воинов.
Мартин стукнул себя кулаком по животу.
– Он будет жив, пока я жив, машиш.
– Это крепкое слово. А ты сможешь перетащить его через льды? Наша кровь быстро стынет.
– Либо пройдем вместе, либо вместе замерзнем.
– Замерзать не надо. Вот здесь, если не будет другого выхода, разрешаю бросить проводника.
– Я не смогу.
– Сможешь. От тебя зависят теперь много жизней по обе стороны гор. Но надеюсь, что пройдете оба. Догадываешься, кто тебя поведет?
– Ума не приложу, машиш, – вздохнул Мартин.
Машиш квакнул.
– И как это тебе удается, мягкотелый? Говоришь одно, а понятно совсем другое.
– Это чтоб смешнее получалось. Мягкотелые любят смеяться.
– Схаи тоже. Удивительно. Мы такие разные и такие похожие.
– И у вас, и у нас есть разум. Мы должны быть похожими.
– Хо! Разум… В жизни чаще всего поступают вопреки разуму.
– Значит, жизнь неразумна.
– Разве можно сделать разумной жизнь?
– Можно. Только очень медленно, чтобы дураки поумнели.
– Хо! Жизнь сделают разумной дураки?
– Да, поскольку их много. Но без умных они не поумнеют.
– Ты очень смешно говоришь, Мартин. Пожалуй, схаи так не умеют. Чудно. Но правильно, мне нечего возразить. Со всех сторон. Хог! Заставляешь поумнеть, старого машиша, а?
– О! Разве может такое спросить… э…
– Дурак? – машиш квакнул три раза подряд. – Ладно, я не считаю себя дураком.
– Я хочу задать вопрос, – сказал Мартин.
– Спрашивай.
– Зачем ты повесил тех двух воинов, вождь? Они не могли помешать ррогу, я видел.
– Когда ты видел – не могли. Но что они делали раньше, как допустили? Почему ты спасал моего сына, а они не спасали? Потому что себя спасали, вели себя как звери. Хог! Во всех схаях еще много звериного. И чтобы они совсем не стали зверями, нужен закон. А закон уважают, если время от времени за нарушение кого-то убивают. Тогда другие стараются вести себя достойно и не глупо. Разве у вас не так?
– Примерно. Только за нарушение закона мы убиваем редко. Плохое нам мешает делать не только страх.
– А что еще?
– Стыд и совесть.
– Что такое стыд, я знаю, – сказал машиш. – А что такое совесть?
– Это стыд не после, а до плохого поступка. Добро вообще-то делать приятно.
– Еэ, приятно. Только потом долго приходится об этом жалеть.
– Это когда за добро платят злом.
– Еэ. Ты хорошо сказал. Мы многому могли бы научиться друг у друга. Когда надоест убивать друг друга. Ты, Мартин, говорил, что жизнь меняется медленно. От себя добавлю: особенно у схаев. У нас и шкура-то жесткая… Не знаю, доживу ли.
– Постарайся, машиш. Хочу видеть тебя своим гостем.
Старый схай некоторое время смотрел на Мартина глазами, в которых
