На шестой день меня, озверевшего от невозможности хоть что-то сделать, со скандалом выписали из госпиталя.
Скандал устроила Дара. Её визит был неожиданным, обычно с малой приходила нянька, а тут нагрянуло к ужину её змеиное величество.
Красивая, высокомерная. Голова вздёрнута копной блестящих чёрных волос, скреплённых на затылке…
Рос помахал мне из коридора. Дара явилась с полным боевым сопровождением — он и Джоб. Узнав о случившемся, Келли отрядил нескольких парней с «Персефоны» охранять меня, а Энрек дал добро на легальное нахождение имперского спецона на Кьясне.
Пока я возился с Пуговицей, Дарайя сходила переговорить с главным врачом.
Когда бедняга приплёлся меня выписывать, руки у него тряслись так, что не помешало бы и ему полежать недельку в палате.
Потом Дара осмотрела меня сама и велела вставать. И я встал. И кроме головокружения, в общем-то, ничего особенного не последовало.
Мы двинулись в моём темпе до полицейского катера — раскатывать по городу на боевых шлюпках Энрек не разрешил.
И клинику, и подходы к ней охраняли мои парни. Они сдержанно улыбались при виде моей помятой от долгого лежания физиономии. За мной хвостом тянулись четыре медбрата с автоносилками.
Сержант Летс тоже пасся у входа в клинику. Завидев меня, он кинулся ко мне, как к родному.
Ну, квэста Дадди пассейша… Этот-то чего прицепился?
Или, как тут говорят — мать твою ети. Что значит — ети? Знать бы.
Сержанта прорвало. Он начал пересказывать мне всё, что я и без него уже знал. Что, когда над кратером зависли шлюпки Дегира, бандиты уже разлетелись, кто сумел, а по дну тянулась дорожка из полуобглоданных трупов. Что пролежал я на льду около часа, практически мёртвый, но всё-таки живой, потому всё с моим телом было рассчитано с математической точностью…
Я бы зажал уши, чтобы не слышать восторженного блеяния мальчишки, но рядом шла Дара, снисходительно косясь на меня.
Не выдержал Джоб. Он наклонился к сопровождающему «больного» медбрату, что-то спросил, тот порылся в носилках и достал… пластырь.
Через минуту сержант стал тихим-тихим: пластыря хватило и руки к телу примотать, и рот заклеить. Крепкий такой пластырь попался.
Дара вошла в дом Айяны вместе со мной.
Вернее, было так: она первой поднялась на невысокий порог, потом вдруг отступила в сторону, пропуская меня.
Что за честь?
Но я отдернул занавеску, отделяющую кухню от коридорчика, и… остолбенел.
Прихожая в доме Айяны символическая, только разуться. Слева, как войдёшь — большая кухня, где мы раньше купали малую. Там висят на стене связки лекарственных трав, окно выходит прямо на закат, и я смотрел на засыпающее солнце каждый вечер, установив на невысокий стол детскую ванночку и коротая время до купания на забавном деревянном табурете.
Первое, что я увидел на кухне — эту самую ванночку, опять стоящую на столе у окна.
Из ванночки шёл пар. Над ней склонилась Айяна, отжимая льняную простынь, а на моём любимом табурете сидел Колин. Голый, украшенный жуткими черно-зелёными синяками, но с лицом умиротворенным и спокойным.
Айяна набросила на него простыню и повернулась к нам. Кивнула Даре, смерила меня оценивающим взглядом, поманила Роса, просунувшего башку в дверь.
— Иди-ка, солдат, катер отгони полицейский. В кустах он, с южной стороны храма, — распорядилась Проводящая. — Поставь так, чтобы они увидели и забрали, но некому было задавать вопросы.
Рос попятился, не сумев даже кивнуть. Когда Айяна смотрит вот так, в упор, это ещё надо выдержать. Эх, когда уже я вот так научусь? С таггерами могло пригодиться…
Дарайя тем временем сполоснула руки, достала чистые полотенца и тоже взялась обтирать Колина травяным отваром.
Грудь его размеренно вздымалась и опадала. Я тоже умел гасить сильную боль правильным дыханием. Но сейчас она вольно плескалась во мне: не телесная, а иная.
Я знал! Чувствовал, что он живой! Это же мне говорил и Энрек. Но чтобы вот так…
Вот зараза! Ну хоть бы полслова!
Колин потянулся, взял что-то со стола и бросил мне:
— Посмотри, что нашёл.
Я повертел металлический ободок в руках. Это был старинный мужской браслет с вытравленной монограммой: извилистая линия, похожая на гарду клинка и две буквы «Р» и «о».
Я уже видел эту эмблему в книгах по истории на корабле Локьё.
— Ро… гард?
— Думаю, они замучили его здесь, на Кьясне. Пытали и убили. Вряд ли он знал что-то об Уходящих, он был слишком молод для этого. Но поэты ловят эмоции, разлитые в пространстве. Что есть, было и будет — перемешано вовне нас. И они пьют эту смесь, забегая вместе с нею вперед. Он ничего не знал, просто видел — так будет. И потому его убили. Но потому и Уходящие вернулись сейчас. Эволюция мозга — это доступно им, а эволюция сердца — любому из нас. И это в людях — бесценно.
Я открыл рот, но сформулировать вопроса никак не мог. Я хотел знать всё сразу: как Дьюп спасся, где нашёл браслет?
Он глянул вдруг мне за плечо, и я обернулся.
В дверях стоял Энрек. У него были бешеные, круглые, жёлтые, совершенно звериные глаза. Вот так смотрела бы на меня Кьё, будь она кобелём!
Стоп, сказал я себе. Энрек никогда не был в захрамовом пределе. Вряд ли он знал о существовании маленькой калиточки на задах, которой пробирались в сад Рос и Джоб.
Энрека подвезли к официальному входу в храм, он послал струсившую охрану по очередному адресу, и, пребывая в остром желании увидеть, наконец, финал всей этой истории, ввалился прямо в переплетение линий на стене внешнего храма.
Думаю, он офорнарел от этого зрелища и пропахал через оба храма, как я когда-то…
Да у него же вся шерсть дыбом, и из ушей пар идёт! Он же… Да? Нет?
Дара, суровая и невозмутимая в своей вечной язвительности, захохотала вдруг и стала вытирать мокрым полотенцем побежавшие от смеха слёзы.
Губы Айяны тоже дрогнули. Видно, Энрек думал сейчас о чём-то очень смешном для женщин.
— Да, милый, да, — сказала Проводящая в ошарашенную морду иннеркрайта. — Ваша паутина — проекция, тень наших линий эйи, чуть более безопасный угол взгляда на мироздание. Ты думал, вы имеете дело с некой тренируемой абстракцией восприятия, верно?
Дарайя всхлипнула от смеха совсем по-девчоночьи и уткнулась лицом в полотенце.
— Ведь казалось бы, чего проще, — продолжала Айяна, словно бы размышляя вслух. — Проявленная сила пространства спорит с тёмной энергией, и вещество во Вселенной вытягивается в нити. Открой любую объемную карту, и ты увидишь эту вашу «паутину» — нити темной материи, узлы звезд и планет. Возьми учебник физики — и ты прочтёшь о ней. Неужели так сложно понять, что всё во Вселенной организовано по закону подобия? А ведь ты, кот, просто ошалел от этого нечаянного узнавания.
Энрек зябко поёжился, и Айяна ответила на ещё один незаданный вопрос:
— И Колин вот так же проходит через храм, не сливаясь чувствами с Матерью, но прячась за зверя в себе, глядя его глазами. Зверь не должен решать, принимать ли ему истинную картину мира. Он — часть сущего. Неразделённая часть. В нём не разрезаны пополам добро и зло. Потому зверь не боится линий.
Она помедлила, сняла с Колина остывшую простыню и снова намочила её:
— Раз уж все здесь — нужно подвести кое-какие итоги этой странной эпидемии. Иди-ка, Дара, позаботься о еде — голодные мужики, что ворлоки. А ты, Энрек, охране своей прикажи, чтобы ехали ужинать. Они прихожан пугают.
Я вспомнил, кто такие ворлоки, и меня передёрнуло от отвращения. Это были те самые местные падальщики, что устроили обед в кратере. Жуткие твари, похожие на приматов. С ловкими пальцами обезьян и мощными челюстями гиен. У меня ещё стояли перед глазами голокартины их пиршества, которые привёз мне Энрек.
— Не было там больше никого подходящего, — отозвался Дьюп. — А психика у них развитая, они откликнулись легко и подчинялись мне очень гибко. Похоже, сумей они организоваться сами — пиратам не поздоровилось бы раньше. В холодных пещерах у реки ворлоки исконно хранили остатки добычи. Таггеры нарушили пищевую цепочку и поплатились. Я всего лишь ускорил процесс.
