— Что случилось, Вения? — спрашиваю я. — Что вы тут делаете?
— Они увезли нас. Из Капитолия, — хрипло произносит она.
Сзади подходит Плутарх.
— Что здесь происходит?
— Кто вас увез? — допытываюсь я.
— Они, — расплывчато отвечает она. — Ночью, когда ты сбежала.
— Мы подумали, что тебе будет приятнее работать с привычной командой, — говорит Плутарх позади меня. — И Цинна так хотел.
— Цинна хотел этого? — рычу я. Потому что одно знаю точно — Цинна любил свою команду и никогда бы не одобрил такого. — Почему с ними обращаются как с преступниками?
— Честно — не знаю.
Что-то в голосе Плутарха заставляет меня поверить в его искренность, да и бледное лицо Фульвии выглядит убедительно.
Плутарх поворачивается к охраннику, который вместе с Гейлом как раз появился в дверях.
— Мне только сказали, что их держат под стражей. За что они наказаны?
— За кражу еды. Схватили и не хотели отдавать. Пришлось принять меры, — бурчит охранник.
Вения хмурит брови, будто пытается что-то понять.
— Нам ничего не объяснили. Мы очень хотели есть. Взяли всего один ломтик.
Октавия плачет, уткнувшись в свою оборванную тунику, чтобы заглушить всхлипы. Помню, когда я первый раз вернулась живой с арены, Октавия сунула мне под столом булочку. Видела, что я осталась голодной. Я осторожно приближаюсь к ее трясущейся от рыданий фигурке.
— Октавия.
Она вздрагивает от моего прикосновения.
— Все будет хорошо, Октавия. Я тебя отсюда вытащу. Обещаю.
— Ну, знаете, это уж слишком, — возмущается Плутарх.
— И все из-за какого-то куска хлеба? — спрашивает Гейл.
— Это уже не первое нарушение. Их предупреждали. А они все равно украли хлеб. — Охранник на мгновение замолкает, словно поражаясь их тупости. — Сказано же — нельзя брать хлеб!
Октавия все еще не решается открыть лицо, только слегка приподнимает голову. Кандалы на ее запястьях сдвигаются на несколько дюймов, обнаруживая кровоточащие раны.
— Я отведу их к моей матери, — говорю я охраннику. — Снимите цепи.
Мужчина качает головой.
— У меня нет на это полномочий.
— Снимите цепи! Немедленно! — кричу я.
Это выводит охранника из равновесия. Обычные граждане не разговаривают с ним в таком тоне.
— Я не получал приказа об освобождении. У вас нет права...
— У меня есть, — прерывает его Плутарх. — Мы в любом случае собирались их забрать. Они нужны отделу спецбезопасности. Всю ответственность беру на себя.
Охранник уходит, чтобы кому-то позвонить. Возвращается со связкой ключей. Арестанты так долго находились в одном положении, что с трудом могут идти. Нам приходится им помогать. Нога Флавия проваливается в металлическую решетку над круглым отверстием в полу. У меня холодеет в животе, когда понимаю, для чего в комнате понадобился сток, — так проще смывать с белых плиток следы человеческих страданий. Струей из шланга.
В больнице я нахожу маму — единственного человека, кому могу доверить пленников. Она с трудом их узнает — в таком они состоянии, и на ее лице отражается страх. Я ее понимаю. Одно дело каждый день видеть, как измываются над людьми в Двенадцатом, другое — осознать, что и здесь происходит то же самое.
Маму с радостью приняли на работу в больницу, правда, она тут скорее медсестра, чем врач, несмотря на то, что всю жизнь лечила людей. Однако ей никто не мешает провести нашу троицу в смотровую, чтобы самой обследовать. Я жду в коридоре на скамейке. Если их пытали, мама увидит.
Рядом садится Гейл и обнимает меня за плечи.
— Ничего, твоя мама их быстро подлатает.
Я киваю. Интересно, Гейл тоже сейчас вспомнил, как его стегали плетьми в Двенадцатом?
Плутарх и Фульвия садятся на скамейку напротив. Молчат. Если они ничего не знали о наказании, им должно быть неприятно, что президент Койн с ними даже не посоветовалась. Я решаю их подтолкнуть.
— Думаю, это предупреждение всем нам, — говорю я.
— Что? Нет... Что ты имеешь в виду? — спрашивает Фульвия.
— Их наказали, чтобы продемонстрировать свою власть. Не только мне. Вам тоже. Чтобы знали, кто тут хозяин и что будет, если ослушаться. Если у вас были какие-то иллюзии, лучше избавиться от них прямо сейчас. Капитолийское происхождение тут никого не защитит. Скорее наоборот.
— Как можно сравнивать Плутарха, организатора спасения повстанцев, с этими тремя... стилистами! — ледяным тоном возражает Фульвия.
Я пожимаю плечами.
— Как знаешь, Фульвия. Но что будет, если вы окажетесь в стане врагов Койн? Мою подготовительную команду похитили, но у них есть хотя бы надежда когда-нибудь вернуться в Капитолий. Гейл и я сможем жить в лесу. А вы? Куда денетесь вы двое?
— Надеюсь, от нас все-таки больше пользы, чем тебе кажется, — спокойно замечает Плутарх.
— Я понимаю. Трибуты тоже очень полезны для Игр. И с ними даже неплохо обращаются до поры до времени. Только чем все это заканчивается, ты знаешь не хуже меня, Плутарх.
Больше мы ничего не говорим. Сидим молча, пока не приходит моя мама.
— С ними все будет хорошо, — сообщает она. — Тяжелых телесных повреждений нет.
— Вот и отлично, — говорит Плутарх. — Когда они смогут приступить к работе?
— Возможно, уже завтра. Однако не исключена некоторая эмоциональная неустойчивость. После того, что они пережили. Им особенно тяжело, они ведь из Капитолия.
— Как и все мы, — говорит Плутарх.
То ли потому, что моя подготовительная команда выведена из строя, то ли я и сама выгляжу немногим лучше, Плутарх до конца дня освобождает меня от обязанностей Сойки-пересмешницы. Мы с Гейлом отправляемся в столовую. На обед тушеная фасоль с луком, толстый ломоть хлеба и стакан воды. После рассказа Вении хлеб не лезет мне в горло, я перекладываю оставшийся кусок на поднос Гейла. За весь обед мы не перекинулись и парой слов. Когда наши тарелки опустели, Гейл закатывает рукав, чтобы свериться с расписанием.
— У меня сейчас тренировка.
— У меня тоже.
Я показываю Гейлу свою руку и вспоминаю, что вместо тренировки у нас теперь охота.
Мне так не терпится убежать в лес, пусть даже всего на пару часов, что все заботы уходят на второй план. Может быть, под солнцем, среди зеленой листвы я скорее разберусь в своих мыслях. Едва миновав центральные коридоры, мы с Гейлом, будто школьники, бегом несемся к арсеналу. Я тяжело дышу, и у меня кружится голова.
Все-таки я еще не совсем оправилась от болезни. Охранники выдают нам наше старое оружие, а также ножи и тряпичный мешок вместо охотничьей сумки. Терпеливо жду, пока мне прикрепляют на щиколотку маячок и рассказывают, как пользоваться рацией. Даже делаю вид, будто слушаю. Единственное, что улавливаю — на ней есть часы, и мы должны вернуться в Тринадцатый в указанное время, иначе нас лишат права на охоту. Это условие я постараюсь выполнить.
