– Когда мы вернемся, как будем налаживать отношения с полковником Сорабакиным? – спросил я вслух, подразумевая, что шлем понимает не только мысленные посылы. Мне просто удобнее было общаться вербально. Без посторонних это было нормальной вещью, и никто не мог посмотреть на меня косо.
– Я хотел оставить его спящим. Но могу разбудить, и стереть в его памяти все моменты непонимания, заложив в нее другие моменты, более дружелюбные, – шлем по-прежнему отвечал, вкладывая мне мысль в голову, но я не просил его произносить слова. Если ему так удобнее, пусть так общается. Главное, что я его понимаю.
– А есть гарантия, что полковник снова не взбрыкнет по какому-нибудь поводу или даже без повода. Просто захочет почувствовать себя хозяином…
– У меня такой гарантии нет, – ответил шлем. – Я не могу переделать его характер. Он давно уже устоялся, и мало поддается воспитанию.
– Тогда пусть лучше продолжает спать. Я бы еще поставил под стол пустую бутылку из-под водки, а содержимое бутылки влил как-то ему в рот. Чтобы и запах был, и состояние соответствующее, – это я вспомнил слово «бывает», произнесенное дежурным майором, и еще какие-то его намеки.
– Это легко сделать. Могу даже надоумить офицеров, что пока еще в его кабинете, чтобы они сняли на камеры своих смартфонов пустую бутылку.
– Сделай, – предложил я шлему добить карьеру полковника. – И пусть каждый из них выставит свои записи в Интернете. С разных адресов, в разных социальных сетях.
Признаться, я в этот момент думал не о том, что у меня отношения с Сорабакиным не сложились, и едва ли сложатся в дальнейшем. Я думал о том, как он общается со своими офицерами и солдатами-пограничниками. И считал, что наказание через Интернет будет лучшим решением. Командир просто не имеет права быть таким. Мы своего комбата, честно говоря, слегка опасаемся, но наш комбат никогда не позволяет себе оскорблять офицеров или солдат. А о том, чтобы поднять на солдата руку, и разговора не может быть. Комбат знает, что ему, возможно, придется этих солдат в бой вести. И потому разница между нашим подполковником и здешним полковником бросалась в глаза.
Но скорость полета скутера не дала мне возможности долго размышлять на эту тему. Пятая пограничная застава располагалась не на вершине горы, а на пологом склоне рядом с вершиной, причем от вершины смещалась в российскую сторону, значит, из Грузии не просматривалась. Тем не менее, я подлетать решил на сверху, а снизу, над склоном, чтобы и меня увидеть со стороны Грузии было невозможно. Поскольку граница проходила по нижнему краю внешней подошвы горы, дорога к заставе не вилась серпантином, как обычно бывает в таких местах, о описывала вокруг овальной горы спиральные круги, постепенно, с каждым кругом, забираясь все выше и выше. Но меня дорога интересовала мало, поскольку автомобильным транспортом я пользоваться желания не проявлял. Дорогу я отметил только потому, что многократно пересек ее, то есть, пролетел над ней. Сама застава была огорожена забором из профилированного стального листа высотой в пару метров. Такие заборы делают, насколько я видел, дачники в российских деревнях, тогда как сами деревенские люди предпочитают простое прясло вместо забора, то есть, жердь, что тянется от столбика к столбику. Но перелететь даже через металлический забор было для скутера не слишком существенной проблемой. Однако я пожелал подняться еще выше, но не настолько, чтобы меня было бы видно со стороны Грузии, то есть, выше вершины я не поднялся. Но даже та небольшая высота позволила мне рассмотреть компактный бетонный плац, с традиционной дорожкой к штабному корпусу, и обычную для всех застав, на которых мне довелось бывать, а их было больше десятка, круглую клумбу перед входом. На клумбе цвели цветы, за которыми солдаты ухаживали. И, если сначала у меня было желание совершить посадку прямо в середину клумбы, то, подлетев ближе, я передумал, пожалев труд солдатских рук, и посадил скутер на дорожке.
У двери в штабной корпус, к которому под прямым углом, как видел я сверху, примыкала казарма, стоял капитан с двумя сержантами по обе стороны. Наверняка здесь, на заставе, были и еще офицеры, поскольку не бывает застав с одним только командиром, но, видимо, капитан Светлаков посчитал лишним отрывать их от каких-то, наверное, важных дел только ради того, чтобы познакомиться с полетом скутера, причем, такого же, какой пограничники накануне умудрились подбить из ПЗРК. Наверное, такое дело было для пограничников гордостью, и они не подозревали, что пилот скутера, ктарх Прсжнан, сын Матомоссэ, просто позволил себя сбить из гуманистических подозрений на присутствие в ракете разумного существа. Если бы ктарх не захотел быть сбитым, он не позволил бы это сделать. Значит, капитана Светлакова и его солдат ждало определенного рода разочарование. Впрочем, я не спешил это разочарование преподнести. Но Светлаков сам на это напросился. Когда я шагнул к нему, он шагнул ко мне навстречу, протянул руку для рукопожатия. Кисть у капитана оказалась крепкой, мужской.
– Старший лейтенант Троица, спецназ ГРУ, – представился я традиционной формулой.
– Капитан Светлаков, начальник погранзаставы, – ответно представился он. – Не опасаешься, старлей, на такой колымаге летать?
– А чего мне опасаться?
– Тут недалеко дагестанское село. В горах отары пасутся. У каждого, считай, чабана есть с собой автомат. От волков держат. Даст очередь, и свалится колымага.
– Надо еще суметь попасть. А то я ведь могу и обидеться, приземлиться, и автомат у чабана отобрать. Или сверху его расстрелять из своего автомата.
– Ну, попасть-то в такой летательный аппарат не слишком сложно. – чуть свысока сказал капитан. – Он же низкоскоростной.
– Это ты о том говоришь, что твои солдаты сбили скутер из ПЗРК?
– И об этом тоже говорю. Опасно на таком летать.
– Скутер, который вы сбили, не желал защищаться, считая, что нет причин его уничтожать. Он сам мог бы уничтожить вашу ракету, да, пожалуй, и всю заставу вместе с солдатами и офицерами, но посчитал, что в ракете находится разумное существо, и потому уничтожать не стал. По той же причине, видимо, не стал уничтожать и заставу.
– Я не вижу у твоего скутера, как ты его называешь, оружия, – единственное возражение Светлакова казалось ему самому убедительным. – Чем он мог уничтожить хотя бы ракету?
– Простой мыслью.
– Ну вот, и до ненормальной фантастики дожили. – капитан вздохнул.
– Если бы все мы не оказались в мире фантастики, никто не стал бы объявлять территорию Резервацией, никто не стал бы окружать ее Зоной Отчуждения. Мы с тобой, капитан, живем сейчас в мире фантастики, и, если не получается в ней самой жить, придется все же с таким положением вещей смириться. А сбить скутер. – я усмехнулся, и дал шлему задание.
