В ванной они не разговаривали.
Когда вернулись, на столе уже стояли две кружки с чаем, кружка с кофе и тарелки. Яичница по-бирмингемски оказалась проста в изготовлении — вырезать сердцевину из ломтика хлеба, обжарить получившуюся раму на горячей сковородке, залить в «окошко» яйцо, подождать, пару раз приподнять, чтобы не пристало, посыпать сверху тертым сыром и мелко рубленным зеленым луком, повторить четыре раза. Наблюдать за «Сашей» было удовольствием. А яичница оказалась очень вкусной. Или они просто были голодные. И уставшие. И перепуганные до такой степени, что страх уже не ощущался сам по себе. Было просто холодно.
«Саша» вымыл руки, вытер их кухонной салфеткой, выбросил салфетку в мусорное ведро, сел, взял кружку.
— Я уже завтракал. А вы, Галя, чувствуете неправду? Вам от нее физически неуютно?
Пузо брыкнулось. Они уже четыре месяца знали, что это мальчик, но почему-то так и не выбрали имя. Привыкли, наверное, — Пузо и Пузо.
— Да, — ясно сказала Аня, положив на Пузо руку, чтобы успокоить. — Я и муж. А это…
— Это замечательно.
— Мы не знаем… — твердо начал Толя и умолк. Они были очень многим обязаны этим людям. Кажется, своими жизнями — а теперь еще и жизнью будущего ребенка. И подполье делало много нужного и хорошего. В конце концов, они сами хотели что-то предпринять, сами вызвались помогать «подземке», с этого все и началось. Но быть «детектором лжи», но посылать людей на смерть… Они не знали, смогут ли. Они говорили об этом между собой.
— Вас никто не будет заставлять. Вас бессмысленно заставлять. Так. Давайте-ка действительно в душ, и спать. Только найдите мне сначала ваши документы. Попробую сделать из вас москвичей.
— Вы «часовщик»? — Кажется, так в подполье называют мастера по документам. Толя не очень хорошо понимал в правилах конспирации, но чтобы мастер по документам был хозяином явки?
— А у нас обычно говорят «кузнец», — «Саша» улыбнулся. — Нет, я так… Подмастерье.
Аня, вставшая было за документами, снова села, накрыла ладонью кружку.
— У вас беда. — Это был не вопрос. И этого, кажется, не нужно было говорить, потому что «Саша» снова улыбнулся.
— Нет. Да. У нас как всегда. Служба безопасности, высокие господа,[14] поломанные светофоры. Прорехи, помехи… — И это тоже нельзя было подделать, то, как он сказал «высокие господа». Без почтения, без ненависти, без страха.
Толя прошел мимо Ани, слегка тронув ее за плечо, — не продолжай. Вынул из клапана рюкзака документы, которые им откорректировали в Туле. Топорно откорректировали: проверку на автомате выдержит, проверку человеком — а уж тем более старшим…
— Я программист, — сказал он. — Я могу помочь, если вы скажете мне, что делать…
— Хорошо. Тогда посмотрите потом на предмет блох. Есть тестовая программа. Я вам помогу оттащить рюкзак в спальню. Если вам нужно что-то постирать, дайте мне. Тут стиральная машина с капризами, а я еще не успел ее наладить.
Спальня оказалась просторной, светлой, очень чистой. Без этого затхлого нежилого запаха — но и без всяких следов пребывания в ней человека. Как гостиничный номер перед приходом новых постояльцев. Дверь напротив была открыта, и в зеркальном платяном шкафу отражался угол верстака, на котором лежала одинокая контактная перчатка. Наверное, теплая — узкий, разделенный планками жалюзи солнечный луч падал прямо на нее. Уже в душе, под шум воды, Толя сказал Ане:
— У него кто-то погиб совсем недавно. Ты что, не видишь?
Толя проснулся от взгляда.
— Добрый день, — тихо сказал «Саша». — Сейчас три. Я закончил. Я сварил вам кофе. Вы встаньте, умойтесь, посмотрите, я вам там инструкцию к тестовику выложил, а я пойду позвоню.
— Не отсюда?
— На всякий случай. Я постучу — вот так, как вы звонили.
На сверкающем кухонном столе стояли очередная кружка с кофе, тарелка с бутербродами, ридер и планшетка с уже открытым файлом. А окно кухни выходило в парк — утром он этого не заметил, или занавески были задернуты.
Работа была не просто хороша. Если бы он не знал, как выглядели данные раньше, никогда бы не обнаружил подделки. Он ее и не обнаружил. У них были новые биографии, новые адреса, слегка сдвинулся психопрофиль, изменились — чуть-чуть, в пределах допустимой ошибки — их генкарты и генкарта будущего ребенка, индекс А упал до восьмидесяти четырех — все еще опасно, но зато не очень расходится с тем, что почувствует при их виде любой варк. И хвосты, хвосты — обломки старых файлов, логи изменений, отчеты об автопроверках с директориями и списками. Сходится, сходится, сходится. Молекулярная структура чипа изменений не показывает. За шесть с половиной часов. Стиральную машину этот пижон наладить не может…
Условный стук он прозевал, как открывается дверь — не услышал, оторвали его от экрана только шаги в коридоре.
«Саша» сказал:
— Будите Галю. Только тихо. Надевайте то, что в шкафу. Там есть женские джинсы — кажется, на размер больше, не страшно.
— Что случилось?
— Не знаю. Может быть, ничего. Но у меня не отозвались два номера. А еще один отозвался. А не должен был. Может быть, мы и не горим. Я проверять не хочу.
Джинсы действительно оказались на размер больше, и это как раз было очень хорошо. Толя подумал: если они согласятся, будет ли он года через два-три таким, как «Саша»?
— Нет, — ответил «Саша» громко и весело. — Если вы потянете, вы будете лучше.
Они ссыпались по лестнице, с шумом и смехом. «Саша» рассказывал, как у них на факультете год назад администрация начала бороться с матом и вывесила объявление: «До сведения деканата дошло, что преподаватели и лаборанты используют ненормативную лексику не для выражения подобающих сильных чувств, а для связи слов в предложениях. Каковую практику администрация требует немедленно прекратить как крайне деморализующую…»
В парадной он остановился и вытащил из карманов своей безразмерной и явно бездонной куртки два больших зеленых яблока и два плотных пакета.
— Салфетки. С детоксикантом. Если газ — вскрыть, прижать ко рту, носу и глазам. Помогает секунд тридцать.
— А яблоки?
— Просто так. Грызть.
Они шли по улице, обмениваясь студенческими байками; Толя мог поручиться, что «Саша» ни дня не отучился в том институте связи, о котором так увлекательно рассказывал. Дальше разговор перешел на животных, и их спутник принялся воспевать знакомого кота — огромного, роскошного, полусибирского-полукамышового, охотника, добытчика, грозу окрестных собак, проживающего в квартире 48, Климашкина, дом 7, несколько кварталов от зоопарка; хозяева — люди совершенно не от мира сего, но очень, очень хорошие, и у них все время кто-то ночует… А потом они подошли к огромной, имперской еще постройки, арке, выводившей на набережную, и Толе что-то почудилось, и Аня крикнула «Глаза!» — и пакет открылся удивительно легко; их рвануло куда-то влево, они бежали, но впереди, как в дурном сне, тоже оказался кто-то, а воздух становился все тверже, и «Саша» втолкнул их в парадную — «второй этаж, налево по коридору, лестница, выход справа» — и захлопнул за ними дверь, и они вдвоем нашли этот выход, бросив по дороге салфетки, вылетели на свет, пробежали еще квартал, скинули куртки в другой подворотне, просквозили на параллельную улицу, через сквер, за угол, по переходу, опять к реке, перешли на шаг.
