Продвигаясь со скоростью ленивца, держа палец на спусковом крючке, Джон внимательно просеивал взглядом шуршащие заросли. Сбоку раздался подозрительный шорох. Сержант повернулся. Метрах в пяти от него в траве стоял двухметровый детина в зелёных штанах и цветастой рубахе. Ноги — что брёвна, руки огромные, здоровенный тесак в них игрушкой кажется. Замки на бронежилете того и гляди лопнут. Шея как пень вековой такая же мощная, необхватная и голова на ней лысая, блестит как отполированная. На лбу морщины короткие, глаза поросячьи, подбородок кирпичом и уши маленькие.
Гигант злобно оскалился, двинул головой, громко хрустнув позвонками. Прижимаясь спиной к машине, Джон приближался к багажнику. Автомат задёргался, выплюнул короткую очередь и затих, в нос ударил запах сгоревшего пороха, из ствола потянулась тонкая струйка дыма. Амбал словно не заметил расплющившихся о жилет пуль, стряхнул свинцовые лепёшки в траву и ринулся на противника.
Автомат снова заговорил и не умолкал до тех пор, пока последняя гильза золотистой искрой не упала в траву. В это время сержант уже добрался до заднего бампера «Астры», отбросил пустое оружие в сторону, выдернул «фалькон» из набедренной кобуры и выпустил несколько пуль по рукам замахнувшегося ножом громилы.
Накачанная плоть брызнула кровью, яростный крик полоснул по ушам. Гримаса боли искривила лицо амбала, он зарычал и, не выпуская нож, кинулся на обидчика.
Джон попятился, по-прежнему целясь в руки. Хлёстко звучали выстрелы безотказного «фалькона», на мышечных буграх один за другим распускались красные бутоны, а гигант всё надвигался.
Сержант переместил огонь на ноги. Раскалённые пули порвали правое бедро, затем левое, хрустнули перебитые кости. Громила хрипло закричал, колени подогнулись, он стал заваливаться на бок и громко хлопнулся в траву, подняв облако пыльцы.
Потревоженная стайка мелких мотыльков, роясь, полетела неровными волнами, стукаясь о широкие листья ежовника и путаясь в длинных волосках паучьей травы. Они ещё метались серой тучкой над лугом, а сержант уже обыскивал противника. Обездвиженный он мог только хрипеть от боли и ненависти, бешено ворочая глазами.
В карманах не нашлось ничего, что могло бы пролить свет на эту историю. Машина тоже оказалась пустой.
С запада донеслись характерные звуки, будто кто-то открывал закупоренные бутылки. Это Миллер и Джонсон стреляли из «хорнетов». В ответ слышались отрывистые хлопки винтовки. Бой затягивался. Похоже, рядовые столкнулись с профессионалом. Он постоянно менял место, не давал вести прицельный огонь, уходил из-под обстрела и сам доставлял немало проблем.
Бойцам всё-таки удалось заманить врага в ловушку. Несколько коротких очередей с разных сторон оборвали сольную партию снайпера.
— Миллер, Джонсон, что у вас? — отрывисто спросил сержант.
— Всё в порядке, сэр, — услышал он голос Джонсона. — Герхард поработал подсадной куропаткой, а я подстрелил охотника.
— А я ему помог, сэр, — вклинился Миллер. — Стивен, как известно, мазила. С трёх метров в яблочко не попадёт. Пришлось самому закончить дело.
— Что со снайпером?
— А что с ним будет? Подохнет в луже собственной крови. У него ранение в голову — вряд ли выживет.
— В голову, говоришь? Символично. Сержант вспомнил лицо Питера с дыркой во лбу и подумал о справедливом возмездии.
— А вы как, сэр? — поинтересовался Джонсон. — Мы слышали — вы там целую симфонию устроили. Хотели вам поаплодировать, да некогда было.
— Хватит зубоскалить, — устало сказал Уилкис. — Я бы посмотрел на тебя, если б ты с гориллой в броне встретился.
— Вы реально с бронированной обезьяной воевали? — прыснул со смеху Миллер.
— Нет. Это я так, образно сказал. Тут детина в бронежилете лежит, ростом выше двух метров и весом в полтора центнера.
Герхард присвистнул, а Стивен поперхнулся, узнав с кем пришлось столкнуться сержанту.
— Сэр, по сравнению с вашим экземпляром наш снайпер просто дистрофик какой-то. Худой и длинный. Удивительно, как он ещё винтовку с автоматом таскать умудрялся. И вообще, что с ними делать, сэр? — спросил Джонсон.
— Ничего! Сами подохнут на такой жаре, — резко бросил сержант, глядя на оплывающего кровью противника. Тот всё ещё был в сознании и слышал каждое слово.
— А это не очень жестоко? — с сомнением поинтересовался Герхард.
— Жестоко? — зло переспросил Уилкис. — А Питера, молодого парня, который ещё, наверное, и девчонок-то, как следует, не любил прямым в голову — это разве не жестоко? А о нас бы они позаботились, улыбнись удача им, а не нам? Что молчишь, Миллер? Нечего сказать в ответ? У нас ещё приказ не выполнен, нам лишний хвост ни к чему.
— Вы меня не так поняли, сэр. Я имел в виду, может, их пристрелить, чтоб не мучились?
— Сможешь убить безоружного — валяй, а я пас! — сплюнул на траву Джонсон.
— Я тоже не смогу, — прохрипел шлем голосом сержанта. — Если хочешь, можешь и моего добить.
— А что сразу я то?! Уже и с предложением выступить нельзя.
— Всему своё время и место, приятель, — хлопнул его по плечу Стивен.
— Всё, ребята, хорош базарить! Отдохнули, и будет, нам ещё до космопорта добираться. Идите к броневику, кто знает, может, и заведётся.
Сержант глянул на тяжело дышащего противника, подобрал автомат и двинулся к заглохшему в воронке автомобилю.
Генрих с утра не находил себе места. Настал час его триумфа. Ближе к полудню всё будет известно. Пока он впереди. Его конкурент — действующий председатель Совета — отстаёт процентов на двадцать, если не больше, но ещё голосуют избиратели центральных секторов. Здесь позиции Скиннера очень сильны.
Три долгих года позади. Целая жизнь, по большому счёту. Кем он был и кем он стал? Да — преуспевающий магнат, да — человек у которого, наверное, денег больше, чем у кого-либо в Федерации. И всё. Таким он был до того, как решил заняться политикой. Зато теперь он хозяин тайной империи. Бог для миллиардов наркоманов — тупых животных, отдающих последнее за дозу — они привели его на вершину Олимпа, они своими деньгами сделали возможным то, что есть сейчас, на данный момент.
Власть! Вот ради чего всё затеяно. Вот, что согревало его все эти годы. Ради неё он остался жив в тот день, когда налётчики разгромили его имение, она была его путеводной звездой в скитаниях по галактике, она помогла ему добиться положения в обществе и создать могущественную корпорацию. Власть стала его кумиром, его возлюбленной, его жизнью. Власть манила его к себе, он шёл к ней послушно как ребёнок к любящей матери и, наконец, достиг финишной черты.
