Он повернулся и двинулся прочь по тропе, направляясь обратно к пандусу, ведущему в безопасность подземелья.
Хэн шагнул вперед и заключил Лею в объятия.
— Знаешь, она ведь была Рукой Императора. Его другой Рукой, — добавил он, когда Лея быстро подняла вопрошающий взгляд. — И Мара из-за этого вся кипит.
— Это объясняет, как она смогла проделывать штуки, вроде похищения Наздры Магроди и использование имперских фондов, — сказала Лея. — Должно быть, она планировала развить способности Ирека с тех пор, как узнала, что он обладает ими. Возможно, еще до того, как он родился. Они где-то там и по-прежнему представляют собой опасность.
Она вздохнула, внезапно почувствовав себя очень усталой, и посмотрела, как и Элегин, на свинцовое небо, словно могла увидеть след исчезнувшего космического корабля, удиравшего из места, которое было ее первым и последним — истинным домом.
— Нам лучше пройти в укрытие, — мягко предложил Хэн. — Если тот корабль, о котором говорила Мара, собирается попытаться выполнить свое задание, то мы не знаем, насколько велик запрограммированный радиус атаки. Просто давай надеяться, что пещеры достаточно глубоки.
Внезапно на тусклом небе вспыхнула точечка белого света, померкла, а затем вдруг разрослась в чудовищное пылание. Хэн отшатнулся, прикрывая глаза рукой. Лея отвернулась в сторону и увидела их тени — мужчина, женщина, вуки, дройд, — на мгновение вытравленные черным на фоне голубовато-белой меренги сугробов, среди которых они стояли.
— Что за… — начал было Хэн.
— Не знаю, — ответила Лея. — Но для «Тикиара» эта вспышка слишком велика. Должно быть, это был «Глаз».
— Прости меня, Люк.
Он перевернулся, все тело болело от последствий выстрела из станнера. В полутьме слышалось тихое уханье, и к нему подошло что-то огромное, белое и пушистое и нагнулось над ним, побуждая его лежать, прижимая подушечками черных лап.
Тальцы. Они скопились вокруг санитарной койки, на которой он лежал, и все темное пространство трюма шаттла пропахло их мехом.
Кто-то пел «Грабя деревни одну за другой».
Люк поднялся в сидячее положение и тут же пожалел об этом.
— Прости меня, — произнес голос Каллисты, когда он снова лег. Где-то поблизости верещали джавасы, в темноте светились желтые глаза. Глядя поверх голов тальцев, он увидел один конец шаттла, забитый старыми частями дройдов и шлемами штурмовиков, употребляемыми в качестве ведер для хранения в них обрезков металла, проводов и батарей. Он вспомнил, что Каллиста сообщила обеим группам гаморреанцев в своих псевдопосланиях Повеления, что, согласно Намерению Повеления, они должны оставить оружие перед своими шаттлами.
Голос казался тихим, слабым. Повернув голову, он увидел рядом с собой на тонком матрасе койки плейер. Над ним смутно вырисовывалась голограмма ее лица, не более материальная, чем звучание.
Она выглядела измотанной, как выглядела в его сне-видении в орудийном отсеке, ее каштановые волосы выбивались из косы, в которую она заплетала их, а серые глаза смотрели спокойно.
— Это была моя идея — моя и Крей. Я боялась — мы обе боялись, — что ты в последнюю минуту попытаешься удовольствоваться меньшим, чем полное уничтожение «Глаза Палпатина»— что ты попытаешься выиграть время, чтобы забрать меня с корабля. Я сожалею, что мне пришлось принять решение за тебя.
Ее изображение растаяло, и появилось изображение Крей, усталой и изможденной тоже, но сохранившей утомленное спокойствие в глазах.
— Раз я буду в орудийном отсеке и применю Силу против энклизионной решетки, то у дройда, на мой взгляд, появится-таки возможность подняться по шахте… И дройд может получить несколько отметин, но все же остаться способным функционировать. Никос согласился на это.
Рядом с ее лицом появилось бледное, неподвижное лицо Джедая, который год был учеником Люка, выглядявшее странно отделенным от металлической черепной коробки. Рука — точная копия руки Никоса — легла на плечо Крей, и та, подняв руку, коснулась пальцев, запрограммированных на человеческое тепло.
— Люк, ты знаешь, что я всегда был не более чем суррогатом, дройдом, запрограммированным думать, помнить и вести себя как некто, кого Крей очень сильно хотела сохранить. И мне это могло бы подойти, если б я тоже не любил ее — по-настоящему любил. Но я не живой Никос и знаю, что никогда не смогу им быть. Я всегда буду чем-то меньшим, чем-то, что не совсем он.
— Никос на другой, стороне, Люк, — тихо сказала Крей. — Я это знаю, и Никос… — Она полуулыбнулась. — И этот Никос тоже это знает. Помни нас.
Их изображения растаяли.
Нового изображения не возникло, но голос Кал-листы повторил:
— Прости меня, Люк. Я люблю тебя. И буду любить всегда.
Из иллюминаторов левого борта полыхнула белая вспышка.
— Нет! — Люк сбросил себя с койки, вскочив на ноги. Он протолкался сквозь толпу тальцев, сквозь скопища прильнувших к иллюминаторам джавасов и мягких трехногов, теснившихся у куч барахла, привалился к стене и уставился в иллюминатор как раз вовремя, чтобы увидеть огромную белую вспышку, постепенно гаснущую, на противоположной стороне дрейфующего астероида…
Она была совсем крошечной, висящей вдали…
— НЕТ!
А затем взрыв, словно апокалипсис, словно конец света.
Мара Шейд подобрала их на «Охотничьем Счастье» вскоре после этого.
— Я выйду из гиперпространства сразу вслед за «Тикиаром», — пообещала она, когда они с Леей помогали Люку перебраться по короткому гибкому переходнику из шлюза Красного Шаттла в шлюз «Счастья». Позади них, в шаттле, Чубакка свирепо рычал на всяких там гаморреанцев и джавасов, пытавшихся последовать за Люком, причем рычал так громко, что его было слышно даже в этом разряженном почти вакууме.
Си-Трипио, который более или менее пилотировал оба шаттла, уводя их от расширяющегося облака обломков, бывших прежде «Глазом Палпатина», остался с вуки в качестве переводчика, объясняя на множестве языков, что все под контролем и обо всех позаботятся.
— Он устремлялся в коридор так, словно на хвосте у него сидела стая Демонов Пустоты. Знай я, кто это, то выстрелила бы по ним, но они уходили так быстро, что я, вероятно, все равно не попала бы. С тобой все в порядке, Скайвокер? — Она набрала код главного шлюза «Счастья» и обеспокоенно разглядывала Люка, пока шлюз наполнялся воздухом.
Люк кивнул. Что-либо говорить не имело смысла. Он верил, что исцелится не только физически, но и духовно. Ведь другие люди исцелялись.
Черная бездна, разверзшаяся у него внутри, не всегда будет тем единственным, о чем он сможет думать. А сейчас он просто хотел спать. Лея обняла его за талию, и он почувствовал прикосновение ее разума к своему.
