Как-то поздней осенью сержант попал ногой в «зыбь», припорошенную первым снежком, от боли в сдавленной стопе даже потерял сознание, став претендентом на лакомую и доступную добычу мутантов. Очнулся от укола стероида, сделанного дозором «Бастиона». Сектанты не только спасли Степана от зверья, но и помогли выбраться из аномалии, с трудом высвободив из цемента его ногу и порезав на хлястики сапог. А еще вынесли из опасного района, притащили в закрома Ока и заключили под стражу. Культю с переломанными аномалией костями и сплющенными суставами вскоре ампутировал хирург секты, поставив прекрасный по тем временам протез, явно импортного производства. Но в момент отключки на операционном столе над телом сержанта поработали немало. Очнувшись после наркоза, Кицелюк не узнал своего организма. Ни внутренние ощущения, ни внешние. Все болело и ныло, сплошные шрамы и иглы с проводами и капельницами по телу говорили о страшных опытах ученых-медиков над бывшим военным. Диагноз озвучили кратко и сухо – поражение радиацией, угроза мутации и отказ некоторых органов. В связи с чем, якобы, пришлось его спасти, вырезав лишнее и больное, вшив новое и нужное, и вживив специальные капсулы и оптоволокна для постоянного последующего медикаментоза больного. Загрузили терминами и вводом лекарств по самое…и стали снимать показания, наблюдая за пациентом и надежно его охраняя.
Пару раз он пытался бежать, не причиняя вреда персоналу лаборатории, но безуспешно. Мордовороты в сером хаки четко исполняли свои обязанности, калечить его тоже никто не хотел, но наказывали какими-то ужасными инъекциями, от которых пух мозг, разрывалось сердце и до крови чесались конечности.
Он понимал, что умирает, меняется, становится нечеловеком, полукровкой, мутантом. Мало того, эти лабораторные крысы периодически снова и снова вырубали его и проводили дальше свои гнусные опыты над телом уже бывшего сержанта.
Через месяц заточения и опытов Кицелюк перестал быть тем, кого мать ласково называла Степшей, а сослуживцы по званию и фамилии. Он превратился в чучело о двух, казалось бы, ногах, напоминавшее страшного собрата Франкенштейна. Боли прошли, раны зажили, как на собаке, мозг перестал сопротивляться и выдумывать различные способы бегства. Теперь он ждал, лежа пристегнутым на кушетке, конца этого кошмара. И дождался.
Сколько времени прошло на самом деле, он не знал. Его облачили в экзоскелет последней марки производства Японии, которая слыла изобретателем спецснаряги. Обычаи этой страны нашли отражение и в костюме – он был черным на манер ниндзя, с раскосыми линиями элементов конструкции и иероглифами на некоторых деталях. Шлем, как у звездного героя сериала, черный матовый комбез с включением в его состав кевларовых и композитных вставок, длинные перчатки-краги, высокие берцы, плоский квадратный ранец, какие бывают у азиатских боевых десантников-парашютистов. Все подогнано, компактно, удобно. Оружие лучшее, натовское. Смарт-датчики, частично вшитые в тело, другие в комплекте экзоскелета, держали организм в напряжении и вечной тревоге. Дабы не расслаблялся, не терял бдительности, а значит, не мог попасть в плен или легко пасть бою.
Его выпустили в свет. Разрушать, убивать, очищать. Его сделали Чистильщиком Зоны, ее хранителем и палачом одновременно. Он стал оружием Ока, его карающей рукой. И стал зваться Чистильщиком. Среди «своих», в кругу ученых-фанатиков и бойцов-сектантов «Бастиона». Смирился с участью, положением и предназначением. Бывший сержант Кицелюк, ходячий кошмар всего закрытого района…
Но в среде аборигенов его прозвали Черным Сталкером. Он действительно не трогал сталкеров, лояльно относился к сильным и нужным группировкам, обосновавшимся в Зоне. Но жесток был к мутантам, бродягам, туристам, бандитам и тем, кто пытался навредить Зоне. Он защищал Хозяйку, боготворя ее, сменив злость на обожание. И они платили друг другу по заслугам: Зона подарила любимчику единственный артефакт «посох», всемогущий и бесценный. Оберегала, подсказывала, лечила, вела. А Черный Сталкер бдел рубежи вверенной территории, постепенно выйдя из-под управления Ока, став самостоятельной боевой единицей. Особенно после того, как попал в блуждающую «суперкарго» – страшную вездесущую аномалию, называемую «мглой». Что-то в нем надломилось, переключилось, сбилось. Нет, он не вернулся в прошлое, не стал человеком, не обрел покой и гуманность. Он стал мыслить и действовать сам, слушая свое странное и не совсем человеческое сердце.
Нашел, встретил, не сразу, но узнал своих бывших сослуживцев и друзей: Шелестова, Баранова и Скобленко. Они тоже изменились, так же, как и он, искореняли зло и нечисть, но оставались людьми. В отличие от него, полуробота, полукиборга, полу…хрен знает кого!
Так бы и бродил он по лесам, развалинам и болотам потрошителем и чистильщиком, если бы не Истребитель, майор Топорков…
Вход в подземелья Станции не омрачился ничем. Расторопно и ловко сняли хитрую мину, год продежурившую чин чином и заслужившую покой и почести. Потом, когда прошли внутрь, ее снова установили на место и замаскировали. Лист толя со слоем песка, цементного порошка и пыли отбросили в сторону, повалили распорки из нескольких арматур и свободно проникли в «предбанник» грота. Зажмурились не столько от пыли и шлаковой взвеси в спертом теплом воздухе, сколько от смрада и затхлости, источаемых сгнившими трупами снобов. Отряд растянулся по подземному своду. Некоторые вслух удивились отличной маскировке устья грота под сердцем энергоблока и «Бастиона», может, и правда говорят: «Хочешь спрятать надежней, прячь ближе».
Пока Орк со словами: «Ловите подарочек, христовые! А вы, сзади, бойтесь!» ударил по сектантам фугасным зарядом самодельной «осы», а затем минут пять постреливал из ГП-37, остальные вскрывали бронедверь тоннеля, готовили завал и латали раненых. У Димона сидел осколок в ноге, онемела рука, и от контузии кровоточило ухо, Баллону досталась больше: обе руки и ноги посекло осколками, левая, еще и простреленная, висела плетью. Здоровяк в мгновенье ока превратился в обузу, его тащили, разбившись на пары. Док быстро и четко выполнял свои функции, вкалывая, стерилизуя и бинтуя товарищей. Фифа помогала. К редкому мату добавлялись кашель, стоны и редкие бодрящие фразы старших. Было тяжело, страшно, а под громадой Станции еще и жарко. Клаустрофобия потянула щупальца к людям. Но бойцы терпеливо и сдержанно превозмогали трудности, веря в удачный исход.
Так как массивную дверь в прошлый раз прикрыли почти вплотную, а кислород и прочая хрень АЭС попали сюда и поработали на славу, то открыть ее удалось не сразу. Ржавчина, давление осевшей стали и «стеклотоки», появившиеся на стыке, стали определенной проблемой.
