Пуля, разбившая коробку с лекарствами… Может быть, она занесла мне в кровь наркотик, который, причудливо смешавшись с другими препаратами, породил странные видения? Нет, такого не бывает. Что же происходит? Взаимопроникновение миров? Перенос в пространстве и во времени? Или эта землянка – такой же сон, как вся моя жизнь?
Тишина была долгой, а потом в дверь заколотили, закричали на немецком языке. «Летучая мышь» коптила под потолком.
Маша проснулась сразу, рывком села, крепко сжала мою руку:
– Они увидели свет! Сейчас выбьют дверь, бросят гранату!
– Как они ее выбьют, когда дверь открывается наружу?
Загрохотал автомат, полетели во все стороны щепки.
– Только не сдаться живыми! – прошептала Маша. В глазах ее был ужас. – Ты взорвешь гранату?
– Нет, если потребуется, ее взорвешь ты, – ответил я, подталкивая тяжелый цилиндрик к девушке. – Но не спеши. Не спеши…
Я поднялся на ноги. И как Мария осматривала наше убежище? На стене, на вбитом в глину колышке висела шпага Старостина. Не серебряный клинок, но оружие очень достойное. Прошлый век, ручная работа.
Из ножен шпага выходила почти бесшумно. Сталь золотилась в неверном свете «летучей мыши».
– Что это? – пискнула Маша. – Что ты намерен делать?
– Уничтожить врага.
Подниматься по лестнице оказалось не так трудно, как в прошлый раз. Двое немцев – серая форма, орлы на фуражках – возились с дверью. Мародеры, не иначе. Проделали в досках дыру, но гранату бросать не спешили. Выламывали не слишком крепкие доски одну за другой. Значит, надеялись поживиться хозяйскими припасами. Не ожидали, что здесь скрывается воин.
Удар снизу – и первый немец осел возле двери. Второй замахал руками, подхватил винтовку с примкнутым штыком. Ткнул меня. В другое время я бы без труда уклонился. Но сейчас двигался слишком медленно. Успел только закрыться раненой рукой и ударил. Воин должен уметь нанести удар даже смертельно раненный.
Начал заваливаться на землю.
– Нет, Никита, нет! – кричала Маша. – Не умирай!
– Уходи. Уходи к своим, – успел сказать я.
Не помню, как я оказался в госпитале. Палата была огромной и светлой, потолок – высоким, простыни – белоснежными. Они слегка похрустывали, когда я поворачивал голову.
Доктора, медсестры, санитарки, казалось, чередой проплывали мимо. Уколы делали не больно, перевязки – аккуратно. Думать не хотелось ни о чем.
Медицинский персонал начал разговаривать со мной через пару дней после того, как я оказался в госпитале. Или я начал слышать и понимать их через пару дней. А примерно через неделю меня посетили двое в штатском – серые пятна на фоне стерильной белизны. У одного из гражданских тускло пламенел на лацкане пиджака рубиновый ромб – посетитель был мастером довольно известной школы фехтования.
– Никита Васильевич, извините, что мы беспокоим вас, но комиссия генерального штаба требует ваших показаний.
– Значит, вы представляете комиссию?
– Так точно.
Имен своих они не назвали, а я не стал интересоваться. Мы встречаемся по долгу службу – к чему лишние церемонии?
– Что бы вы хотели знать? – Подозреваю, мой голос звучал равнодушно и отстраненно.
– Как развивались события на позиции вашего отделения после того, как ее покинул Батыр Джальчинов? Почему вы сказали, что Чекунов убит, когда оказалось, что его взяли в плен? Как попал в плен Пальцев?
Сдержанно усмехнувшись, я спросил:
– Вы подозреваете меня в предательстве?
– Нет. Такой вариант исключается. Но некоторые вопросы ставят комиссию в тупик. Аналитики не могут дать законченную и непротиворечивую версию событий. А ваш бой у Царицына наверняка войдет в учебники истории и военной тактики.
– Прямо-таки в учебники? По-моему, вы нам льстите… Во всяком случае, мне.
– Нет. Вы сделали важное и нужное дело.
Будь по-вашему… Я коротко рассказал о своей стычке с Пальцевым, о том, что видел после того, как пытался пробиться на позицию Сысоева. Закончил тем, что меня подстрелили.
– Пальцев оказался вовсе не Пальцевым, – пояснил мастер школы рубинового ромба. – Его подменили.
– Пришельцы из других миров? – спросил я совершенно серьезно.
– Очень хорошо, что чувство юмора к вам возвращается, – кисло улыбнулся другой мужчина. – Вряд ли все было настолько сложно. Поработала персидская резидентура или купленные ею люди. Но с этим мы разберемся.
– Его поймали?
– Нашли тело. Он был убит, чьим выстрелом – сказать сложно. Но тело лежало у самого берега Волги.
– С какой стороны?
На меня посмотрели как на сумасшедшего. А я только сейчас понял, что землянка, в которой мы прятались с Машей, была на правом берегу Волги. И тогда это меня ничуть не смутило.
– Нам не совсем ясно другое – как удалось выжить вам? – поинтересовался военный с рубиновым ромбом. – Кто вас перевязал?
– Вы не нашли Марию?
– Какую Марию? – Оба посетителя насторожились.
– Девушку. Медсестру. Она мне и помогла.
– Никаких девушек на полигоне не было и быть не могло. Тем более – медсестер.
– Тогда и говорить не о чем. Значит, она привиделась мне в бреду.
– Но бинты… Вы были перевязаны такими бинтами, которые не используются ни в русской, ни в персидской армии. Мы получили заключение экспертов-криминалистов.
– Даже на экспертизу отправили?
– Мы были обязаны…
– Не могу дать объяснение этому факту. Откуда взялись бинты, я понятия не имею. Хотя очень хотел бы знать. А где вы меня обнаружили?
– Китайские наблюдатели нашли вас около траншеи, соединяющей ваши позиции и полуразрушенный подвал. В руке вы сжимали окровавленную шпагу. Рядом не было никого. Кстати, ваш клинок тоже нашли – в поле, метрах в трехстах от вас.
– И в подвале никого не было? Вы проверили?
– Все осмотрели очень внимательно. Искали труп рядового Иванова. Но так и не нашли. Мы были уверены, что вы тоже погибли. Вообще говоря, к тому шло – два дня без помощи выдержит не каждый.
– Мне помогали.
– Кто?
– Не знаю. Тот, кто перебинтовал меня, кто дал напиться, кто помог не сойти с ума и не замерзнуть.
– Замерзнуть летом? В Царицыне? – удивился мужчина с рубиновым ромбом.
– Да, мне было очень холодно… Почти все время.
– А откуда появилась колотая рана у вас на руке?
– Не знаю. Не помню.
Рассказывать о немцах было просто глупо. Попасть из военного госпиталя в клинику для умалишенных – увольте.
– Приятно было пообщаться с вами. Вы не станете возражать, если мы навестим вас позже?
