— Здорово, командир. — Голос далек, будто из бочки, или колодца.
— Блоха?! Ты где? — За него, почему-то тревожно.
И так до рассвета, а затем по кругу, долгий горячечный бред. События прошедших дней смешались с воспоминаниями виртуальной реальности. Травмированный мозг работал на переделе своих возможностей, а его несчастный владелец, пытаясь не сойти с ума, погружался все глубже и глубже вниз, куда-то, где темно и тихо, и где нет предательства, амбиций, а вокруг лишь спокойствие и тишина. Возможно, те часы забытья были самыми прекрасными в жизни майора, но он этого не зал. От смерти Курехина отделяла тонкая грань, выстроенная его собственным сознанием, шаг, неосторожный поворот головы. Требовалось выжить.
И снова реальность…
— Сева, Сева.
Почувствовав на щеке влажную горячую руку, майор открыл глаза.
— Очнулся.
Светлана выдохнула, счастливо, почти истерично и вдруг припала, обхватив Курехина, забилась в истошном плаче. Молчаливом, будто конвульсия.
— Да что со мной будет? — Попытался отшутиться Всеволод, и запнулся на полуслове. Голос, свой собственный, показался чужим, незнакомым. — Не ной, Светка, беду накличешь. Знала же за кого замуж шла.
— Знала, — женщина всхлипнула на груди, и притихла, затаившись. Может счастье боялась спугнуть, а может, о чем думала. Так и лежали. Она, слушая сердце родного человека, а Курехин глядя в потолок и еле шевеля мозгами после медикаментов. — Твой Капустин заходил. — Наконец выдавила она сквозь слезы.
— Когда был? — Лениво поинтересовался майор. Ему, казалось, было уже плевать. Жив остался, здоров, с башкой собственной, да человек любимый рядом. Что еще желать мужику.
— Поутру был, — Света отстранилась и внимательно посмотрела на мужа. — Знать бы, что вы тогда затеяли, в жизни не пустила бы.
Так и сидели, ругаясь, плача, снова ругаясь и клянясь в вечной любви, пока не подоспела суровая медсестра и не выставила возмущенную Светлану за двери палаты.
Капустин оказался как всегда громогласен и вездесущ. Ворвавшись в помещение он снова заполнил собой все видимое пространство. Пижама на гиганте висела, исхудал до невозможности, а бледность и синяки под глазами нисколько не вязались с молодецким гоготом, больно бьющим по перепонкам.
— Очнулся, командир, молодец! Ты представь, меня из отделения выпускать не хотели. Постельный режим говорят, и хоть ты тресни.
— А ты что? — Вяло улыбнулся Курехин.
— А что я? Сказал, что подгоню взвод, устроим штурм и коньяком завалим.
— Верю, — Курехин вздохнул и прикрыл глаза. — Говори, с чем пожаловал.
Винни замолк, будто запнувшись и боязливо оглянувшись, присел на край кровати.
— Бред твориться, командир, — зашептал он, почти вплотную приблизившись к майору. — Странный был штурм. Помнишь комнату, до которой пытались добраться? Не было там наших парней. Группу мою отозвали в последний момент, всех до единого. Менты тоже не правильные были, будто ряженые, хоть и техника и снаряга серьезнее не бывает.
— А что тебя беспокоит?
— Да сам не знаю. Сема наш беспокоит. Прыщ прыщем. Я ведь, как очухался, навел справки о капитане ФСБ, Семене Давыдове. И что думаешь? Ноль.
— Так может он под псевдонимом?
— Я и ориентировку дал, и по таким каналам пробить пытался, что самому страшно. Нет, говорят, такого сотрудника.
— Секретный, наверное. — Говорить решительно не хотелось. Всеволода тошнило от лекарств, голова кружилась от слабости и походила на чугунный колокол. — И хватит пылить, Винни, мнительный ты больно в последнее время со своей разведкой. Пойди да спроси его сам, чай в соседней палате лежит.
— Да в том-то и дело что нет. — Капустин аж подпрыгнул, как ему было невтерпеж. — Привезли нас месте, а пока мы с тобой двухсотых изображали, его вроде как куда и сплавили, а куда неизвестно. Я ту поговорил тет-а-тет с одной докторессой, — тут Винни попытался изобразить руками прелести сотрудника больницы, что у него почти получилось, — так вот, Ленка говорит, что записей по Давыдову нет. И самое главное, меня отзывают в Москву. В приказном порядке отзывают к хозяину на ковер. Буду держать тебя в курсе, если что. И да. Поздравляю. Назначение пришло. С полковником тебя, командир.
Как бы не упирался Капустин, но, то ли та самая докторесса, то ли еще кто посноровистей, выпроводили шумного больного за дверь и в палате снова наступила тишина.
Выздоровление происходило мучительно долго. Доктора взяли гору анализов, и вскоре Курехин засомневался, а уж не хотят ли его и вовсе обескровить. Пища на стационаре, куда его перевели после месяца в палате для тяжелых, была сносна, персонал почти приветлив, но и этого было достаточно. Светлана, было, вознамерилась навещать Всеволода каждый день, но узнав, что больница находится на другом конце города, тот взбунтовался.
— Делать тебе нечего, как два часа на дорогу тратить, — бушевал идущий на поправку теперь уже полковник Курехин. — Достаточно с меня и выходных.
— Хлебну я с тобой горя, — Сетовала та, но озорной блеск в глазах напрочь губил конспирацию.
После новых порций ласки под бдительным оком персонала Всеволод оставался с внушительным пакетом фруктов и кефира, но на этот раз Светлана принесла еще и ноутбук.
— Хоть будет чем себя занять. — С улыбкой пояснила она. — В игрушку какую поиграешь, в Инете посидишь, а может и книжку качнешь.
Дождавшись пока любимая женщина упорхнет по делам, Курехин взгромоздил на колени портативный компьютер и, воткнув USB-модем, привычно пробежался по социальным сетям. Ходить по ним для Всеволода было достаточно сложно, а зачастую и противно. Цепкий взгляд оперативника быстро вычленял странички извращенцев, социопатов и прочей кибер-нечисти, за которой охотился уже не первый год.
Крохотное окошко чата мелькнуло и пропало за чередой открытых браузерных окон.
— Что это? — Закусил губу Всеволод. Одиночный удар по тачпаду и в развернутом окне засветился до странного знакомый логии, а курсор замигал, тревожно и призывно приковывая внимание.
Привет, Всеволод. Оклемался?
входит в чат.
Ты ли?
Я, а ты что думал, от меня так легко избавиться? Я же программа.
Я рад, искренне рад.
Оставь сантименты, я по делу…
Всеволод выдохнул и, закрыв крышку ноута, попытался унять сердцебиение. То, что с ним связалась программа, уже казалось чудом, но то, что писал проводник, если это был он, выходило за все грани. Сглотнув вдруг набежавшую слюну, Курехин сделал над собой усилие и, вновь открыв ноут, во второй раз почти по слогам произнес написанное на экране.
