А сейчас, ты говоришь… Чо, наверно, опять «актуальный» стал, как полагаешь?
Он с грохотом брякнул об стол своим люгером.
— И вот нынешний символ актуальности! И что? Опять наслаждаться мне «семейным теплом и уютом», и ждать, когда я, к примеру, не в грудь рикошетом, а в живот сквозную схлопочу, чтобы опять стать «неактуальным»??? Это ты назовешь «отношениями»??…
Его совсем разобрало.
— Сплюнь! Ты наговоришь — сквозную в живот! Не надо — не то время. По пути Пушкина — это нам без надобности…
— …Были у нас с ней «философские разговоры»… — Не слушал уже Толика Олег, — Объясняла она мне, что я не прав. Что я негативщик. Что мыслить надо «позитивно»… Я ей пытался объяснить, вот как ты только что сказал, что критерий истины — практика. А она, прикинь, не согласна… Она говорит, что критерий истины — мораль! А я ей говорю, что мораль — самая изменчивая и пластичная на свете штука! А кушать хочется всегда, вне зависимости от морали. А она говорит…
Толик демонстративно зевнул и встал.
— Завязывай, братан. А то мы с тобой превратимся в двух истеричных дамочек, плачущихся друг другу в жилетки на предмет «какие они все суки!» А они — не суки. Прикинь! Смешно, да, что я это тебе говорю, я — кому телке в рыло зарядить ничего не стоит! Не суки. Они просто другие, — и обращаться с ними нужно по-другому. А ты обращаться не умеешь, хотя вроде не дурак и жизнь прожил.
Он опять зевнул.
— Ну ниче. Это у тебя было временное помешательство, вызванное в молодости гормональным сдвигом, заякоренное на определенном объекте, в литературе называемое «любовью». Пройдет. Нет, ты поглянь, как тебя разобрало! Вот, бля, человеческая натура: ведь ты сегодня человека убил! Просто взял — и застрелил; и сто раз неважно, что он был того достоин! Кто ты такой, чтобы решать, жить человеку или не жить?? А ты его чпокнул. Однако переживаешь не из-за этого, и водку жрешь не из-за этого, — а из-за своих дурацких комплексов; душевных, блин, терзаний, которые, по сути, копейки не стоят…
Голос брата показался Олегу раздающимся со всех сторон.
Олег вытаращил на него слипающиеся глаза.
— Да! Фигли, не ожидал от своего туповатого братца таких обобщений? Ха-ха-ха…
Смех брата эхом отдался у Олега в ушах. Он помотал головой, чтобы сосредоточиться, и вдруг обнаружил, что лежит щекой на столе; рядом, в крошках, по соседству с перевернутой рюмкой, лежит люгер. На столе, чуть поодаль, светит кемпинговый аккумуляторный светильник, никого нет.
На подгибающихся ногах он вышел в зал, в гостиную.
— Крыс… Кры-ыс! Серый!! Это ты?
— Я, пап… — раздался заспанный голос с дивана, — Че ты? Закончил уже бухать?
— А где Толян? Он сейчас ведь здесь был…
— Толян давно уже к Элеоноре ушел. А ты там что-то сидишь, бормочешь себе, бормочешь… Пистолет потом достал — и все бормочешь… Ты уж извини, я у него магазин вынул, мало ли… Как ты? Полегчало?
— Вроде как… Давно, говоришь, ушел?
— Давно. Ложись, пап, а?
— Да уж. Ладно пойду я… Извини, что разбудил.
— Ничего.
Старлею Сергею Самохину все это уже поднадоело, все чаще приходили мысли все бросить нахер и смотаться куда-нибудь в деревню. Или еще куда. Вся эта дурацкая Администрация, эти потуги на «армию», смешные кадровому военному, каким он считал себя.
Патрулирование было несложным: нужно было присматривать за парой улиц, примыкавшей к опутанной колючкой «Зеленой зоне», и изредка заходить на рынок. Но так уже это все достало! Зачем живем? Ладно бы если бы война — а тут непойми что. Довольствие дерьмовое. Прямо скажем — бардак с довольствием и с руководством тоже. Махновщина. Каждый гражданский шпак из «администрации» считает возможным им, кадровым военным, помыкать. Гонять на какие-то дурацкие патрули — как будто милиции на это нет. Ага, нет! — разбежалась милиция, а армия отдувайся!
Тут еще эта напряженность с «баронами». Ну, с богатеями, быстро обрастающими частными армиями. И где оружие берут, уроды! У них ведь так скоро не только стрелковка, но и артиллерия будет! Вот потом с ними и поговори! А эти штатские хмыри из «администрации» не понимают, что душить их нужно пока маленькие! А ведь потом, как заматереют да вооружатся — ведь его же, старлея Серегу Самохина со взводом каких-нибудь пацанов и бросят на «решение вопроса»… А это, знаете ли, не за Родину воевать, подо что и присягу давал! Давить, давить надо! Пока не поздно! Латифундисты чертовы! Но кому интересны мысли какого-то старлея…
А разоружение гражданских! — это ж цирк еще тот! Ходили по домам, «разоружали»… А потом — попытка разоружить закончилась побоищем. Чуть не целый подъезд, как показалось, палил в приехавший наряд — Бородино да и только! Хорошо хоть никого не зацепили. В Администрации решили: «Еще пара таких акций, и к нам будут относиться как к оккупантам!» — и по-тихому свернули сбор оружия. Рынок — оружие уже почти и не прячут, скалятся только. Ну, на рынке хоть эти, даги, что ли, хоть порядок поддерживают, сами успокоют любого, и не хамят — приветливо эдак с властью-то. С представителями, типа. Уважают силу, черти. А вот не будь автоматов — ой, по-другому бы относились, чувствуется. Что же делать, что делать? Какие перспективы у бедного старлея?…
Можно продать оружие из бывшей комнаты хранения ЛРО — хотя бы дробовики, — за золото, и обеспечить себе будущее… Договориться со складскими… Или вообще грохнуть их? — че-то этот Максимов мне активно не нравится; сидит, крыса, в тепле, на дежурства не ходит, а морда лощеная такая — это ведь точно, гад, приторговывает реквизированным оружием! Не, с этим договариваться? Лучше грохнуть.
И уйти к баронам с запасом оружия. Но могут и те вместо благодарности грохнуть… Все зыбко, зыбко… Что делать?… Собственно, он не верил в судьбу. Возможно, зря.
Печальные мысли старлея Самохина прервал окрик патрульного:
— Тащ-сташ-ант, этот мужик тут трется, гляньте. Видели уже его тут ведь. Смотрите-смотрите, наверное, спер чего-нибудь! От ить, бомжара!
Отвлеченный от своих мыслей, Сергей посмотрел в направлении, указываемом рядовым. Точно. Этого ханурика они уже видели. Рослый, в нелепой по теплому еще времени одежде: синем грязном плаще и бейсболке, с торчащими в стороны нечесаными вихрами, в больших роговых очках, дужка которых перемотана белым лейкопластырем, он уже попадался им на глаза; но ничего предосудительного в его виде они не нашли, — примерно так, если только не считать неуместного по погоде плаща, выглядело немало оставшихся в городе горожан, — после перебоев с электричеством и водой, и полного отсутствия горячей, поддерживать внешний вид стало задачей нетривиальной, даже при наличии внезапно образовавшихся избытков свободного времени.
