От мгновенной смерти его спасла прочная десантная броня, но шлем и верхняя часть кирасы все равно треснули, а самого адмирала взрывной волной подняло и вмяло в стену. Результат — сломанный в двух местах позвоночник, трещина основания черепа, сопутствующее этому сотрясение мозга, ну и несколько легких осколочных ранений в шею и плечо. Плюс, естественно, синяки, но кто-же их считает?
Вообще, с такими повреждениями не живут, однако Виктор не зря был выпускником Академии дальней разведки. Мощный мышечный каркас не дал сместиться осколкам костей, а встроенный медблок скафандра вбросил в кровь целый коктейль из обезбаливающих и стимуляторов, которые позволили организму Виктора, пусть и в бессознательном состоянии, продержаться все то время, которое потребовалось, чтобы вытащить его с поля боя, загерметизировать скафандр, дотащить до драккара и доставить на флагманский крейсер. Ну а дальше в дело вступила аппаратура медотсека, для которой все травмы и ранения Виктора были так, семечки. Месяц полной неподвижности в регенераторе — и можно считать себя здоровым, последствий травм не будет. Ну, почти не будет — мышцы за месяц неподвижности (массаж не в счет), да еще и в условиях экспресс-заживления, когда все силы организма будут искусственно перенацелены на регенерацию, успеют изрядно атрофироваться и потом их придется долго разрабатывать, но это уже так, мелкие неудобства.
Гораздо интереснее и важнее было другое. Озверевшие от потери командира десантники, вместо того чтобы воспользоваться секундным замешательством противника, вызванным их бешеной контратакой, отбить своих и отступить, как метлой вымели врагов из отсека. Больше того, они не остановились, а поперли дальше, буквально выжимая вражеских солдат. Разумеется, рано или поздно это бы закончилось — количество врагов с каждым отсеком возрастало, силы людей, уже порядком измотанных первым штурмом, были не беспредельны, да и боезапас имеет свойство заканчиваться, но тут, в нарушение всех приказов, стали подходить десантные драккары со всех кораблей, даже с поврежденных крейсеров. Больше того, вместе с десантниками в драку полезли и остальные члены экипажа. Пожалуй, в этот момент эскадру можно было бы взять голыми руками — на кораблях оставалось по пять-шесть человек аварийной команды, однако атаковать их было просто некому. А объединенные силы десантников взломали и так трещавшую по швам оборону противника и взяли линкор (а это, похоже, был все-таки линкор, только совмещал он в себе заодно и функции десантного корабля) штурмом. Правда, при этом они не выполнили еще один приказ Виктора — не взяли ни одного пленного, даже не пытались их брать, если уж говорить точно, но винить их в этом было трудно. При штурме они потеряли человек десять, что было очень много и это, вкупе с тяжелым боем, не способствовало гуманному отношению к врагу, а фанатизм лезущих в атаку солдат противника и вовсе сводил это чувство не нет.
Но, тем не менее, трофей они захватили, и трофей знатный. Хорошо хоть, никто от большого ума не полез на абордаж второго линкора — люди устали, адреналин из крови медленно уходил, давая место рассудку, поэтому вместо еще одного абордажа капитаны попрактиковались в стрельбе. Совмещенный залп эскадры — штука страшная, неподвижный корабль разносло не в куски даже, в пыль. Виктор, просматривая потом видеозаписи, пожалел, что не видел этого фантастического по своей красоте зрелища своими глазами — никакие записи все-таки не могут этого передать, теряется масштаб. Хотя вид пылающего облака, в которое превратился космический исполин, все равно впечатлял и описать это зрелище словами Виктор бы не сумел.
Кстати, что интересно, больше всего смелости и, надо признать, масстерства, проявил в том сражении только что разжалованный командир крейсера. Виктор, узнав об этом, усмехнулся и подумал, что желание проявить себя и тем самым реабилитироваться может привести к хорошим результатам. А уж с учетом личной храбрости… Пожалуй, надо публично, но в узком кругу командиров кораблей, обязательно до конца похода отменить свое решение с формулировкой «за проявленное мужество». И, наверное, надо задумываться об официальных наградах навроде орденов. И чтобы орден был не просто красивой побрякушкой, дающей право «обслуживаться вне очереди», как во времена приснопамятного СССР, а еще и давал вполне материальные блага. Типа участка земли гектаров в…дцать, плюс деньги… Обязательно хорошие деньги. Жалованье жалованьем, но солдат-помещик очень для многих будет звучать более чем завлекательно и даст гарантию обеспеченной старости. А тот, кто уверен в будущем, будет бороться за это будущее руками и зубами. И обязательно только в пожизненное пользование, не в собственность — тогда следующее поколение тоже пойдет служить, а то бывали прецеденты в истории, когда отец чего-то добивался, а дети проживали. Впрочем, все это следовало обдумать более детально и в более спокойной обстановке.
— Ты, вообще, меня слушаешь? — вернул его в реальность голос Айнштейна.
— Слушаю, слушаю, — со вздохом отозвался Виктор и попытался пошевелить головой. Не получилось, а жаль — стремительно заживающие раны немилосердно чесались, а тело было жестко зафиксировано. Через два-три дня, как обещал доктор, можно будет начать шевелить руками, а еще через неделю даже вставать, но до этого еще надо было дожить, а чесалось уже сейчас.
— Повтори, что я сказал, — тоном строгого учителя потребовал Айнштейн и, видя вытянувшуюся физиономию Виктора, рассмеялся. — Вот видишь, — он повернулся к Кале, — ему сколько не говори — толку все равно не будет. Не так он устроен, я же тебе не говорил.
— Да ладно тебе, — устало вздохнул Виктор. — Нотации читаешь, читаешь, а сам бы на моем месте как поступил?
— Я — не на твоем месте, — нравоучительно поднял палец Айнштейн. — Я, к счастью, пока что на своем месте и уходить на повышение не планирую. Хотя некоторые особо умные прямо-таки все делают, чтобы меня туда пропихнуть.
— И кто же такие умные? — живо заинтересовался Виктор. — Я бы к ним присоединился.
— Посмотри в зеркало — увидишь, кто. Присоединился бы он. Мне что, жить надоело? Мне еще здоровье дорого. Я, пока тебя не было, два кило сбросил, как с куста.
— Ты — не немец, ты — еврей. Нет чтобы помочь, морально поддержать, сказать: «Да, я готов тебя заменить, тебя ждет заслуженный отдых»… А ты «два кило, два кило»… Да тебе не два кило, тебе уже больше надо сбрасывать. Ишь, брюхо-то отрастил.
Айнштейн сделал обиженный вид, но потом рассмеялся. Действительно, за последнее время он изрядно раздобрел — сказывалась кабинетная работа.
