— Ч-черт! — закатывает глаза к потолку Астратов. — Этого нам сейчас только не хватало!.. Надеюсь, вы объяснили им все как полагается?
Девушка смущенно теребит лакированными коготками полу своего мини-халатика.
— Видите ли… — бормочет она. — Они… они очень настойчивы… Они требуют…
— Да какого хрена?!. — вскидывается Астратов. — «Тре-ебуют»! Кто им дал право чего-то там требовать?!.
— Пустите их ко мне, — перебиваю его я.
— Что? — таращит на меня глаза Астратов. — И что же ты им скажешь?
— Все, — говорю я. — От начала и до конца. Всю правду. Они имеют на это право, Юра.
— Опять ты за свои штучки? — кривится Астратов. — Какую правду? О реинкарнации? О том, что их дочь была носителем для сознания опасного преступника и маньяка?
— А что им можете предложить вы, гаранты всеобщей безопасности? — взрываюсь я. — Очередную ложь о том, что их ребенок стал жертвой спятившего сотрудника Раскрутки, который пытался похитить детей, потому что был скрытым маньяком-педофилом? По-вашему, тот факт, что в погоне за спасением планеты вы были вынуждены погубить души многих тысяч детей, должен оставаться тайной для всех?.. — Я осекаюсь, потому что до меня наконец доходит кое-что, а потом продолжаю: — А-а, вот в чем дело!.. В ходе этой чудовищной операции вы усвоили, что отныне в ваших руках появилось новое, поистине волшебное средство… Реинкарнация. И теперь вы намерены пользоваться ею всякий раз, когда, по-вашему, в этом возникнет потребность. Оживлять души умерших — весьма эффективное средство для достижения определенных целей. Потому что теперь никто не может рассчитывать на то, что унесет свои секреты в могилу. Ведь вы достанете его даже на том свете!.. А если учесть, что по мере освоения этого метода вы изучите те закономерности, которые наверняка имеются в переселении душ, то потом вам уже не придется проводить поиск, реинкарнируя всех подряд. Вы будете прибегать к ограниченной выборке, а в конце концов — и к точечному расчету, по конкретным персоналиям… Может быть, сейчас, пока мы тут беседуем, по вашему указанию уже составляются списки детей, которые появились на свет вчера… или позавчера? И через год, два или три можно будет вновь оживить Дюпона, чтобы вытянуть из него все сведения о его преступлениях? А там, глядишь, настанет очередь и Гульченко, который поведает, как и зачем его совратил реинкарнированный террорист..
— Послушай, Лен… — начинает Астратов. — Зачем ты так? Мы вовсе не намерены..
— Может быть, — устало откидываюсь на подушки я. — Охотно верю. Может, вы лично и не собираетесь использовать этот жестокий метод… Но в мире есть другие, которые думают и действуют иначе. Более беспринципные, более хладнокровные, более рациональные. Рано или поздно они займут ваше место… Вот вы опасаетесь завтрашнего дня, потому что не ведаете, что он принесет миру… Напрасно. Мир не погибнет завтра от взрыва бомбы Дюпона. Но он погибнет потом, через энное количество лет. Бомба уже заложена, и ее взрыватель исправно тикает. И эту бомбу нам будет очень . трудно обезвредить, ребята. Потому что мы сами ее заложили…
Астратов и Слегин угрюмо молчат, и трудно понять, согласны они со мной или нет.
В голове у них наверняка крутится один и тот же вопрос: «Чего он от нас хочет?» Что ж, если они его озвучат, то можно ответить красивой цитатой:
Шептал он: «Хочу всего лишь,
чтоб все вы познали счастье
и возлюбили друг друга;
чтоб дети, когда рождались,
детьми становились просто,
не зная про боль и голод,
не глядя на нас так взросло;
и чтоб не погасло солнце
надежды у каждого в сердце»…
А лучше — промолчать. Не по мне это — публично декламировать стихи…
Бедные мои, растерянные прагматики. Они все еще не могут понять, выиграли ли они безумную гонку за спасение человечества. Если выиграли, то почему не чувствуют себя победителями? А если проиграли, то почему я сужу их не за это, а совсем за другое?..
Но мне их все равно жаль. И не потому, что они — мои друзья. Всегда жаль тех, кто искренне старался сделать людям добро, но причинил им лишь боль и страдания, как неопытный стоматолог…
Я встаю с постели и шлепаю босыми ногами по паркету к окну. Забираюсь на стул и смотрю вниз.
Там, на дорожке больничного парка, под проливным дождем, чисто символически укрывшись одним зонтом на двоих, мужчина и женщина оглядывают окна больницы. Судя по их насквозь промокшей одежде, стоят они здесь давно.
Увидев меня, они оживляются и принимаются махать мне в две пары рук. Упавший зонт катится по мокрой траве, как искусственное перекати-поле, и дождь пытается смыть нарочито радостную улыбку с лиц, обращенных ко мне, но ему это не удается, просто щеки супругов Королевых становятся мокрыми — и я подозреваю, что не только от дождя.
Это мои новые родители. Родные — по крови, приемные — по сути. Но, может быть, когда-нибудь я смогу относиться к ним как к полностью родным? И пусть я никогда не смогу воспринять их как настоящих отца и мать. Но разве плохо, если рядом с тобой есть люди, для которых ты — не чужой?
И я поднимаю свою тяжелую от бинтов ручонку, чтобы помахать им в ответ.
Москва, 2002-2003 гг.
