Твари наверху ждали. Земля перед входом была просто испещрена разложенными усами. Он сразу кинулся в бой…
Это был не бой. Это было торжество! Торжество победы правильного решения. Торжество – хоть и печального, но не истязаемого совестью сердца. Торжество победы человека, победы над самим собой…
Он бил, уворачивался, смеялся, запрыгивал на спины, кувыркался под ногами и снова бил и приветственно кричал прибывающим новым тварям. Твари пытались его схватить, твари пытались его прижать и запутать – среди них не было тарантулов, тенетников, скорпионов и даже медлительных крабов – тех, которые убивают сразу. Магром хотел его взять живым. А он смеялся и дрался, дрался и смеялся. Пока на поляне не стало трудно двигаться из-за огромных мертвых тел и пока не начали уставать руки. И как только почувствовал, что уже все, что уже конец, что он на пределе сил, то разбежался и прыгнул вниз. В дрожащее марево бездонного разлома…
Воздух потряс торжествующий крик – он не хотел в этот момент пускать в сердце печаль. Но крик оборвался – вряд ли кто-то успел бы заметить, как в клубах горячего пара внезапно пропал человек… Так и не успев достигнуть дна.
– Сережа?
– Лена? Это ты? Почему так темно, я ничего не вижу.
– Еще рано быть свету. Ты молодец, Сережа. Я знала это, я всегда знала и верила в тебя.
– Только от этого не легче, Ленка…
– Да, Сережа. Но по-другому и не может быть.
– Почему? Ну почему, а? Почему так тяжело и горько…
– А как ты хотел, Сереженька? Чтобы легко и радостно? Тогда это не будет подвигом.
– При чем здесь подвиг, Лена…
– При том, хороший мой. Человек познается по тому, какие поступки он совершает и от чего может отказаться во имя добра. Согласись, броситься в реку и вытащить девушку, если ты хороший пловец, совсем не подвиг. Для тебя лично. И махать мечом, и убивать пауков тебе легче, чем любому из жителей Шеола. И даже прыгнуть к гоблину – человеку, который ищет смерти – совсем не заслуга. Каждый человек индивидуален, и с общими критериями к поступкам подходить нельзя. Для кого-то бросить курить – гораздо труднее, чем броситься грудью на амбразуру. Или просто отказаться от утреннего кофе, или отдать нуждающемуся последние деньги…
– Мне совсем не до философии, Лена. Прости…
– Я понимаю, Сереженька. Держись.
– Куда ты опять, Лена, подожди – не уходи! Побудь рядом, пожалуйста! Что теперь со мной будет?
– Прощай, дорогой мой, крепись. Помни – тебя любят столько людей…
«…Давление стабилизировалось, пульс нормальный, – сказал совсем рядом чей-то голос. – Одну минуту… Он приходит в себя». Перед глазами начали блекнуть, растворяться и исчезать многочисленные огоньки – целые галактики звезд. Некоторые, особенно яркие и настойчивые, еще держались какое-то время, но потом начали пропадать и они…
– …меня слышите? – Голос сменился, теперь это уже был мужской, такой немолодой и уверенный голос. – Кажется, он уже очнулся.
Сергей открыл глаза. Белый потолок, белые стены, белые двери и белые окна с белыми домами за ними… Сверху склонился пожилой мужчина в очках, в белом халате и белом колпаке на голове, через шею змеей изгибается что-то довольно знакомое… стетоскоп. Врач. Дома. Елки же ты палки…
– Ну вот и хорошо, вот и ладненько, – спокойно проговорил мужчина, – минутку… – Он довольно бесцеремонно раздвинул пальцами Сергею веко и наклонился, что-то разглядывая. – Как вы себя чувствуете?
– Где я? – Голос был совсем слабым и непослушным. – Как я здесь оказался?
– Вот это как раз мы и хотим у вас спросить, – ответил доктор и выпрямился. – Откуда вы взялись на дороге? Откуда столько ушибов и ссадин? Вас что, сбила машина? Так, давайте по порядку. – Он повернулся и взял блокнот с ручкой. – Ваша фамилия?
– Какой, – выдавил из себя Сергей, – сейчас месяц?
– Месяц? – Тот даже не удивился. – Конец ноября, дорогой. Зима на носу. Так как фамилия?
– Ант. – Он закрыл глаза. – Простите… Антонов. Сергей Антонов…
Боже. Боже. О Боже… Может, это мне все приснилось?
Небо хмурилось, раздраженно наполняя воздух влажной холодной моросью. Такой же недовольный порывистый ветер заставлял нервно вздрагивать и трепетать флаг на шпиле небольшого ресторанчика, к тому же он как раз благородно расположился на взгорке – доступный ветрам и хорошему обзору, до самого горизонта…
– Хозяин. – Молодой человек облокотился о подоконник, заменяющий барную стойку. – Ну и погодка… Как вы думаете, они сегодня придут?
– Эх, молодежь, молодежь… – добродушно вздохнул полный господин в широком фартуке. – Как еще много вам надо учиться… Конечно, придут. Тут не играет роли погода.
– Они… Как будто что-то потеряли. Что-то очень важное, что-то такое, что теперь невозможно найти…
– Да. Частичку самих себя. А это – очень долгая боль…
Он был старым и опытным, этот хозяин, и никогда не ошибался. Потому что в своей жизни видел очень много разных людей…
И они появились. Как всегда, в свое обычное время – две плотно закутанные в плащи фигурки. Молодая женщина и девочка – мать и дочь. Тихо поднялись по мокрой лестнице, прикрывая лица от ветра, и скромно сели на свое обычное место – у ограждения. И замолчали, подперев подбородки руками и уставившись вдаль, за горизонт, каким-то непривычно тихим, кротким и грустным взглядом…
Хозяин неслышно поставил на столик бутылку ангорского рома – они всегда заказывали одно и то же. И всегда уходили, так и не распечатав. Каждый вечер всегда вместе, как будто привязавшись к этому месту какой-то невидимой, но очень важной и прочной ниточкой. С самой осени. А на дворе уже поднималась весна…
г. Минск, сентябрь 2005 – июнь 2006 г.
