Идущие впереди, те, кто успел миновать возвышающийся у обочины обелиск, заваленный увядшими цветами, наполнялись светом и обращались в лучи, устремлённые ввысь, проникающие сквозь каменный свод. Отсветы их сияния падали на гранитную стелу, на которой золотым блеском вспыхивала надпись:
Лишь два пути — свобода или смерть —
Перед тобой маячили сквозь годы.
И ты свой выбор сделал — умереть
И через гибель обрести свободу.
— Свободу… — Лида не смотрела на самого Ромена, которого в очередной раз пронзило ржавое от крови острие, она видела только эту надпись, сверкающую в отблесках освобождённых душ, устремлённых в небеса. — Я не хочу здесь больше… Онисьим, давай уйдём. Я не хочу…
Теперь его не надо было просить дважды. Онисим и сам хотел поскорее покинуть это место, наполненное ужасом и болью. Он постепенно погружался в свой старый привычный бред — знакомое болото, над поверхностью которого плыли клочья густого серого тумана, его вечный навязчивый кошмар, уже хлюпало под ногами.
— Давай-ка передохнём слегка, — предложил Ипат, обнаружив небольшой поросший чахлой травой и жёлтыми одуванчиками островок, одиноко торчащий из болотной жижи. — Ты ведь всё равно не знаешь, куда нам дальше.
Онисим почувствовал, что действительно устал после участия в бесконечной панихиде. После того, что там произошло, здесь, на болоте, он чувствовал себя почти как дома. Знать бы ещё, что такое дом…
— А ты ведь так и не узнала, он ли это сделал, — обратился он к Лиде, помогая ей взобраться на островок.
— Мне всё равно. — Выбравшись на сухое место, она достала из кармана зажигалку с портретом Ромена и зашвырнула её подальше в болото, потом, отвернувшись, стянула с себя футболку, вывернула её наизнанку и надела снова. — Теперь мне уже всё равно, он их убил или нет — это ничего не изменит. Все уже получили по заслугам. Одного не могу понять: почему Конде, зная правду, написал-таки ту эпитафию? Но мне хватит того, что я видела. А ты правда не знаешь, куда нам дальше?
— Сейчас, — ответил он невпопад, взял её за руку и расстегнул ремешок, на котором держался компас. — Сейчас узнаю.
Магнитная стрелка и здесь держалась определённого направления, хотя едва ли это был север.
— Азимут 106. — Онисим вновь ступил на зыбкую, покрытую ряской поверхность болота, и ему показалось, что откуда-то издалека донёсся едва различимый запах хвои.
14 октября, 11 ч. 45 мин., о. Сето-Мегеро.
Платье, волочась по земле, мешало идти. Мелкие камушки врезались в босые ступни. Солнце палило немилосердно, и ни один ручей не пересекал натоптанную тропу, петляющую среди густых зарослей.
Примерно в полдень Дина обнаружила в сумочке маникюрные ножницы и на очередном кратком привале обрезала полы платья на уровне колен. Намного легче от этого не стало, но, с другой стороны, причин для особой спешки тоже не было — бродяга Лилль наверняка шёл именно туда, куда вела эта тропа, а значит, в проводнике не было особой надобности. Значит, не за горами встреча с загадочным Тлаа… И если поручик Соболь не смог выполнить свою миссию, значит, следует использовать последний шанс, последовать примеру вечно юной жрицы Мудрого Енота — попытаться вобрать Тлаа внутрь себя и, пользуясь его силой, посвятить предстоящие века уничтожению Печати, «путеводного диска», вещественного доказательства № 22. Тантхатлаа разрушится, когда Тлаа иссякнет. Не было внутри у Сквосархотитантхи бесчисленных миров, как полагал доктор Карлос Кастандо, — вся мощь неприкаянного духа разбивалась о неприступность Печати. Дина сама толком не знала, откуда у неё такие сведения — видимо, когда она там, в святилище, стояла возле неподвижного тела жрицы, на какое-то мгновение их сознания соприкоснулись.
Чтобы затолкнуть Печать в сумочку, пришлось вытряхнуть из неё почти всё содержимое, в том числе и пачку денег, которые здесь всё равно негде потратить. Сейчас она отдала бы всё за глоток воды.
Подъём постепенно становился круче, временами то справа, то слева поднималась скальная стена, но даже когда тень падала на тропу, становилось ненамного прохладнее. Может быть, чтобы достичь цели, надо перестать верить в реальность происходящего? Заставить себя думать, что жажда, которая иссушает тело изнутри, — вовсе не твоя жажда? И боль, которая вонзается в ступни, — вовсе не твоя боль… Если всё-таки придётся стать вместилищем Тлаа, то лучше перестать верить в реальность родного Спецкорпуса, Тайной Канцелярии и самой Соборной Гардарики — время на это будет, много времени, почти вечность.
— Но ты сама решила, что твой долг именно в этом, — донёсся справа знакомый голос.
Дина остановилась, извлекла из правого уха принимающее устройство жучка, о котором уже успела забыть. Но почему оттуда раздался голос Сквосархотитантхи, а не Альбера Верньё, помощника младшего хранителя запасников Национального Музея? Впрочем, это уже не так важно. Чтобы завершить операцию, нужно отказаться от чувства реальности, привычной логики и прошлой жизни — другого выхода нет, если, конечно, поручик Соболь не сделал то, что должен был сделать.
Пластиковая бутылка минеральной вода «Галльский Источник», без крышечки, наполовину пустая, стояла посреди тропы, на единственном относительно ровном месте. А это что — реальность или осколок чужого бреда, ставшего реальностью? Бродяга, идущий впереди, попросил у Тлаа напиться и оставил пару глотков своей преследовательнице? Или Тлаа решил облагодетельствовать именно её, почуяв приближение своей вечной хозяйки? Но почему тогда здесь только половина бутылки?
Нет, нельзя терять на подобные домыслы драгоценное время. Что бы там ни было, надо двигаться вперёд, чтобы сделать своё дело или хотя бы узнать, что там происходит и не поздно ли пытаться что-либо исправить.
На удивление, вода была холодной, и к поверхности поднимались газовые пузырьки.
Восход Холодной Луны, Пекло Самаэля.
Посреди тухлого болота растёт сосна, от которой изо всех сил пахнет Родиной, — значит, это гуманитарная операция по спасению отечественных зелёных насаждений, которым угрожает деградация и гибель, связанная с невозможностью укорениться в земле басурманской. А вот теперь следует закрыть глаза, поскольку заранее известно, что за украшения появятся через мгновение на этих разлапистых ветвях. И почему азимут 106, а не 108, например? Тут куда ни иди, а всё равно на это дерево напорешься. Может, кому другому берёза милей, а отставного поручика Онисима Соболя так и тянет на сосну — может, на ней висеть удобнее? Но пробовать пока чего-то не хочется. Вон они — все восемнадцать.
