А мысль перебраться с острова на Суматру, оказывается, возникала в голове многих жителей подземного города. Крысопов был против, но не смотря на его аргументы, адмиралтейство приняло решение организовать подобную экспедицию. Это стоило десяти человеческих жизней и двух компактных подводных лодок. Больше Крысолову не пришлось никого отговаривать, все так перепугались совершенно неукротимой биотехнологической мощи, сосредоточенной в океане, что ни адмиралы, ни жители, больше не заикались о повторении подобных попыток. Но это касалось не всех островитян, а лишь подданных Крысолова. Байрон знал о провале экспедиции, но был уверен, что все произошло из-за допущенных ошибок и недочетов. У него тогда еще были три гравилета и несколько жаберных скафандров, входивших в аварийные комплекты базирующихся снаружи эсминцев. После попытки прорваться к Суматре у него не осталось ни гравилетов, ни скафандров, ни самих эсминцев.
В общем, идея добраться до большой земли была для всех островитян чем-то вроде мифического единорога, которого очень бы хотелось поймать, но никак не выходит.
И все же Крысолов понимал, что сколь бы ни были велики ресурсы острова, у всего человечества их все равно больше. И он ждал, когда хоть какие-то люди с большой земли дадут о себе знать. Он верил, что кому-то все же захочется вернуть человечество в океан. Вот только вряд ли он ожидал, что этот кто-то окажется одиночкой вроде меня. Но как вышло, так вышло. Появились тут именно мы, и тень единорога снова замаячила в умах жителей острова.
Форсайт поделился со мной идеями насчет проведения самой операции по возвращению контроля над подводной базой и батипланом. Он считал, что высадиться должны только его бойцы с ним самим во главе, а мы, зависнув над океаном, будем ждать, когда схватят Урмана. Причем, оказалось, только двое разведчиков отправятся в жаберных скафандрах. Они осторожно, не поднимая шума, проникнут в док, и если там все спокойно, дадут сигнал о возможности начала штурма. Для остальных предназначались четырехместные мини-субмарины, закрепленные сейчас в бомбовых отсеках гравилетов.
Такой подход к переброске десанта пришелся мне по душе, так как очень уж не хотелось внедрять себе в вену катетер и влезать в мышечную ткань биотехов. Но я искренне удивился, зачем нам ждать завершения штурма, да еще разведчиков предварительно высылать, когда на базе не может быть никого, кроме Урмана. А его ведь и соплей перешибить можно, так что силы явно избыточные, даже с учетом возможных неожиданностей.
Но мои доводы лейтенанта не убедили. Он даже не попытайся как-то объяснить причины рождения такого странного, на мой взгляд, плана, а просто поднялся со своего места и принялся отдавать команды десантникам. Двое, как и предполагалось, облачились в жаберные скафандры, достав их из непрозрачных пластиковых контейнеров, задвинутых под сиденья. Я разглядел на боковине ближайшего ко мне контейнера небольшую, набитую через трафарет надпись желтыми буквами на темно-зеленом пластике. «Жаберный Жидкостный Скафандр». Все слова по-английски, каждое с прописной буквы. В моей голове тут же родилась русская аббревиатура — ЖЖС. В тот момент я думал о Каталоге, а черновые файлы к нему мы с Ольгой вели на родном языке.
Что-то этот Форсайт знает такого, о чем нас в известность не ставит, — сказал мне на ухо Алекс, чтобы другие не слышали.
Это было очевидным и без его замечаний. Но меня интересовало не только и не столько что именно от нас скрыто, сколько зачем это делается или почему. Подумалось, что как-то чрезмерно я проникся доверием к Крысолову, да и, в общем-то, на пустом месте, если уж всерьез говорить. Но, с другой стороны, на базу его ребята могли спокойно попасть и без нас. Не факт, что они бы управились со «Шпиком», поскольку о современных технологиях тридцать лет назад никто и не мечтал, а знания островитян дальше не продвинулись. Но не обязательно ведь знать физические принципы, приводящие устройство в действие, чтобы управляться с этим устройством. Подумали бы, попробовали, может и дошли бы до всего методом, как говорят, научного тыка. С этой позиции само наше участие в операции говорило о том, что никаких камней за пазухой Крысолов не держит. Иначе бы запер в клетке, и дело с концом. А то и похуже что-нибудь.
Но к чему тогда вообще какие-то секреты? Мне это было непонятно, а все непонятное меня беспокоило. Точно так же, как беспокоило то, на что я не мог повлиять.
Чтобы сбросить разведчиков, гравилет пришлось опустить почти к самой воде. Уже основательно вечерело, небо, а вместе с ним и вода, начали приобретать алые оттенки. Ровный восточный ветер поднимал невысокую рябь, но даже если он окрепнет, вряд ли это помешает высадке.
— Мы сейчас точно над базой, — усевшись обратно на место, сообщил Форсайт. — Если внизу все нормально, они поднимут сигнальный буй.
— А другой связи нет? — удивился я, вспомнив про низкочастотный передатчик.
— Есть, — со вздохом ответил лейтенант. — Но не для этих условий.
Я понял, что опускать антенну с гравилета в воду действительно не очень удобно.
Шагнув в проем бокового люка, разведчики плюхнулись в воду и ушли в глубину. По моим подсчетам, они должны были управиться минут за десять. Если бы операцией командовал я, дал бы приказ не о разведке, а сразу о захвате Урмана. А пока они его вяжут, мы бы перебрались на базу на субмаринах. На мой взгляд тянуть с этим было глупо. Уже начинало темнеть, а в один заход все силы не перебросить на четырехместных лодках. Так и подмывало снова завести разговор об этом, донести до Форсайта, что никакой серьезной опасности Урман не представлял и представлять не мог. Но каждый раз, когда я собирался открыть рот, меня останавливала неуверенность в верности собственных выводов.
А вдруг, действительно, я ошибаюсь? Что если Урман очень хороший актер, ну вот бывают от природы одаренные люди? Может он тренированный боец и, зная, какие признаки способны выдать хорошего бойца, тщательно их скрывал и валял дурачка. В этом было рациональное зерно, хотя бы потому, что полного лопуха Альбинос бы не внедрил к нам в команду. Ведь если что-то бы пошло не по плану, если бы мы попытались уничтожить личинки торпед, то Урману бы пришлось вступить в открытое противодействие, физически помешать мне и Алексу. Причем, у Альбиноса не было и быть не могло иллюзий насчет нашей с Алексом боевой подготовки. Он знал, что нас не смогла остановить вся охрана тюремной зоны, и его собственная охрана тоже нас не смогла остановить, когда мы с Алексом на пьяную голову устроили дебош в его особняке.
Если бы наш спонсор всего этого не знал, тогда дело другое. Но он знал, и это не остановило его от внедрения Урмана в нашу команду. С момента побега Урмана, когда стало ясно, что он человек Альбиноса, я тешил себя тем, что липового муниципала подсадили к нам исключительно в качестве соглядатая, мол, ни о каком физическом противостоянии Альбинос и не думал.