Волк рванулся вперед — и остановился, шагнул — и снова остановился, словно в нерешительности. В разинутой пасти Сейлу почудились клыки — не только длинные и острые, но еще и угрожающе движущиеся, точно зубья пилы. Наконец существо издало звук, напомнивший Сейлу одновременно звон мечей и человеческий стон муки.
Джованн опустился на колено, глядя в морду припавшему к земле зверю. Он протянул руки, словно желая обнять это странное создание. Тварь рванулась к нему — и опять замерла, словно остановленная невидимым поводком, шагах в шести от коленопреклоненного человека. Она снова издала странный звук — Сейлу послышались в нем скрип дыбы, слившийся с криком жертвы.
В голосе Джованна не было слышно страха — только строгость, соединенная с любовью:
— Брат Волк, ты убивал и разорял людей, точно преступник, и за это ты заслуживаешь наказания! Но прими вместо наказания прошение всех людей, которым ты причинил зло. Иди же ко мне, вот моя рука. Во имя Господа-Творца, подойди ко мне и поклянись, что отныне ты будешь жить в мире со всеми людьми. Подойди!
Деррон, приближавшийся к тому месту усталой рысцой, услышал сперва человеческий голос, а потом увидел брата Сейла, который стоял неподвижно, глядя на что-то, скрытое кустарником. Деррон остановился, вскинул посох, но не спешил целиться. Теперь он знал, что Сейл — не берсеркер. То, что ему сообщили из Сектора насчет жизненной линии, напоминающей эмбриона, совпало с тем, что берсеркер сказал ему в соборе. Это было удивительно, но похоже на истину. Деррон сделал несколько шагов в сторону и наконец увидел то, на что смотрел Сейл.
Он явился как раз вовремя, чтобы увидеть, как волк-берсеркер сделал последний нерешительный шаг, поднял металлическую лапу — и осторожно коснулся своими стальными когтями-пальцами протянутой руки коленопреклоненного монаха.
— Так что я правильно догадался: он стал живым, — говорил Деррон. Его голова покоилась на коленях Лизы, и, если поднять взгляд, он мог увидеть макушки деревьев парка и сияющее над ними искусственное солнце. — И, как всякая живая тварь, подчинился влиянию святого Джованна. Его любви... Это звучит странно, но иначе не скажешь.
Лиза, поглаживая его по лбу, вопросительно вскинула бровь.
Деррон пожал плечами:
— Да нет, конечно, можно найти и более рациональное объяснение. Это была самая сложная и компактная машина, построенная берсеркерами, результат двадцатитысячелетней эволюции — в ней просто не могла не зародиться жизнь. По крайней мере, так считают теперь. А Джованн, как и некоторые другие люди, имел странную власть над всем живым. Это зафиксировано в документах, хотя с точки зрения логики это объяснить сложно.
— Я прочитала историю о святом Джованне и волке, — сказала Лиза, продолжая поглаживать лоб Деррона. — Там говорится, что, после того как Джованн укротил волка, тот до конца дней своих жил в деревне, ручной, как собака.
— Нет, это было с настоящим волком. Полагаю, это изменение в истории оказалось слишком незначительным, чтобы повлиять на легенду. Полагаю, берсеркер решил убить настоящего волка и занять его место. Если бы он убил Джованна, люди могли бы решить, что тот был обычным обманщиком. Но то, что он разорвал живого волка на куски, было иррациональным поступком, свойственным скорее живым существам. Если бы мы узнали об этом раньше, мы могли бы догадаться, что произошло с нашим врагом. Там были и другие ключи к ответу. Он совершал много поступков, нелогичных с точки зрения робота. Я сам должен был догадаться об этом в соборе, когда он принялся рассуждать о переходе от жизни к не-жизни. Во всяком случае, Сектор не столь доверчив, как Джованн и его биографы. Сейчас зверь сидит в клетке в настоящем времени, и ученые пытаются решить...
Здесь Деррону пришлось прерваться, поскольку барышня склонилась над ним, явно желая, чтобы ее поцеловали.
— А я тебе говорил, как там здорово? — продолжал Деррон немного погодя. — Конечно, на большом холме будут отстраивать собор. Но я думаю, что нам с тобой стоило бы как-нибудь зайти в Управление Окружающей среды, до того как начнется послевоенный бум, и зарезервировать для себя один из окрестных холмиков...
На этом месте ему снова пришлось прерваться.
Берсеркер: Планета Смерти
Роман
Из динамиков корабельной трансляции раздавался ясный и четкий голос давно умершего человека, и шестеро людей, собравшиеся в кают-компании «Ориона» — единственные живые люди на пространстве в несколько сотен световых лет, — внимательно вслушивались в его слова. Кто-то делал это лишь потому, что Оскар Шонберг, владелец «Ориона» и его капитан, ясно дал понять, что желает, дабы все выслушали это сообщение. Карлос Суоми, всегда готовый сцепиться с Шонбергом и собирающийся на днях крупно с ним поспорить, в этом вопросе целиком и полностью разделял мнение начальства. Афина Паулсон, самая независимая из трех женщин, не высказала никаких возражений. Челеста Серветус — возможно, наименее независимая, — сделала несколько несущественных замечаний. А Густав де ла Торре и Барбара Хуртадо, по наблюдениям Суоми, вообще не имели привычки оспаривать решения Шонберга.
Голос умершего человека не был записан, а лишь законсервирован приблизительно пятьсот лет назад по космическому календарю и прошел от системы Охотника, откуда исходил радиосигнал, к нынешнему положению «Ориона» во внутригалактическом пространстве — одиннадцать сотен световых лет от Земли (или пять с половиной недель пути для их корабля). Этот голос принадлежал Иоганну Карлсену, который пятьсот стандартных лет назад повел эскадру в систему Охотника на бой с флотом берсеркеров и вышвырнул их оттуда. Карлсен разгромил основные силы берсеркеров и навсегда подорвал их потенциал в темной туманности под названием Каменная Россыпь.
Большую часть переборок кают-компании занимали видеоэкраны, и когда их использовали по прямому назначению, как в настоящий момент, на экранах появлялось изображение звездного неба, несколько пугающее своей реалистичностью. Суоми знал, куда нужно смотреть, но с расстояния в пятьсот световых лет солнце системы Охотника было едва различимо, если не пользоваться телескопом. А уж о том, чтобы рассмотреть крохотные вспышки космического сражения — они сопровождали слова Карлсена, — и речи быть не могло. Но Суоми предстояло записать слова, звучащие сейчас в кают-компании космической яхты, а Шонбергу — хорошенько над ними подумать. На первый взгляд, эти двое мужчин казались похожими, но Суоми был меньше ростом, вероятно, значительно моложе, и лицо у него было более юное.
